Да впрочем арифметик изъявил и сейчас какое-то лишь подобие одобрения: «Это… заслуживает внимания, х-мм…».
Вместе со скупой этой фразой запомнился Суэни особенный, целящийся какой-то взгляд.
3
Мы несколько отвлеклись подробностями. Пора рассказать про сам тот невероятный случай, свидетелем которого стал художник. Да что необыкновенный – вот именно про подобные говорится: из ряда вон!
В тот несчастливый день Велимир встал рано, как и всегда пробуждался по устоявшейся здесь привычке. Восток еще лишь светлел… реликтовые оазисы мрака пещрили скалы.
Художник медитативно брел по песку параллельно колышущейся широко ленте неумолкающего прибоя…
Необычайный предмет панорамы бросился в глаза сразу, как только живописец ступил в оазис уединенной лагуны своей, где думал, что мироздание оставляет его в покое.
Темнеющее пятно покачивалось у выступивших в прибой крупных камней… Вздымалось и опадало в такт волнам, старательно воспроизводя впечатленье чего-то мертвого.
И, тем не менее, …вопияло! Безмолвно и укоризненно.
Немедленно подбежав ближе – художник различил очертания человеческого тела. Утопленник? А может еще живой, только потерявший сознание и простертый на воде… лицом вниз!
Ошеломленный Велимир не заметил, как оказался и вовсе рядом. Как подхватил он бесчувственное тело под мышки, освобождая голову из воды, и голова неизвестного с вымокшими редкими прядями закачалась, безвольно над нею свесившись.
Спеша и запинаясь о донные камни ошарашенный художник повлек на берег нечаянную свою находку. Вытащил, запыхавшись, и только тогда почувствовал обжигающий холод пропитавшей джинсы воды.
Тогда-то живописец повернул тело на спину, собираясь делать искусственное дыхание. Перед ним лежал… Альфий!
Открытие сие потрясло сугубо (сиречь вдвойне, говоря языком старинным): художник ошеломлен был и тем, что жертвою оказался друг; и степенью плачевности состояния, в коем пребывал оный. Какое-то время ум Велимира отказывался работать, и лишь натренированное палитрой внимание запечатлело автопилотно скопище вопиющих деталей представшего его глазам зрелища:
Белесые серпы глаз, оставленных закатившимися под лоб зрачками.
Промокший осклизлый ватник разорван варварски… нет! – он вспорот на груди его друга и на плече правом. И комковатая вата, перемежаемая нитями заплетшихся в нее водорослей, сползает клочьями…
Как будто бы над Альфием поработали некие морские гигантские… ножницы! Или же…
Внезапно Велимир испытал неудержимое желание оглянуться. Он выпрямился и посмотрел вокруг.
Но нет, на берегу не значилось никого.
Пространство пребывало безжизненным за исключением самого же художника и бессознательного (бездыханного?) тела Альфия. Не наблюдалось какого-либо движения ни на суше, ни в море, ни в воздухе насколько возможно было различать в зыбких, редеющих все более сумерках. Обрушивались лишь на черневшую в стремительной пене гальку размеренные удары волн…
Художник осторожно коснулся места на груди друга, где наиболее глубоко разошлась подкладка. Пальцы его окрасились тотчас красным.
Велимир вскрикнул.
Художник был впечатлительный человек, но это – необходимое при таковом призвании – качество не мешало ему, как правило, действовать соответственно обстоятельствам. С трудом он поднял недвижное тело на руки, намереваясь отнести в дом.
И в этот миг появился над горизонтом край солнца. Если бы тогда Велимир скосил взгляд – он очень бы изумился, какая странная и зловещая сопутствует ему
