Затем он мне сообщает, что меня ждёт доктор Лейббрандт. – Кто такой доктор Лейббрандт?, – спрашиваю, делая вид, что не знаю.
– Первый заместитель Розенберга, – отвечает тот с придыханием.
Через 10 минут Лейббрандт меня принимает. Он оказывается «русским немцем» – окончил в своё время Киевский политехникум и говорит по-русски, как я.
Он начинает с того, что наша встреча должна оставаться в совершённом секрете и по содержанию разговора, который нам предстоит, и потому, что я известен им как антикоммунист и друг Германии, и если Советы узнают о моё приезде сюда, то у меня потом могут быть неприятности, которых лучше избежать.
Пока он говорит, из смежного кабинета выходит человек в мундире и сапогах, как две капли воды похожий на Розенберга, большой портрет которого висит тут же на стене. Это – Розенберг, но Лейббрандт мне его не представляет.
Видимо тот предупредил, что мы давно знакомы и в представлении не нуждаемся.
Розенберг сухо поздоровался, облокачивается на стол и начинает вести со мной разговор.
Он, как я давно знаю, тоже хорошо говорит по-русски – он родом с Прибалтики, из остзейских немцев, учился в Юрьевском (Дерптском) университете в России. Но он говорит медленнее, иногда ему приходится искать нужные слова.
Я ожидаю обычных вопросов о Сталине, о советской верхушке – я ведь считаюсь тут специалистом по этим вопросам. Действительно, такие вопросы задаются, но в контексте очень специальном: вот идёт война пятый день, что происходит, по моему мнению, в партийной верхушке?
Тут я ничего не понимаю – почему я являюсь объектом такого любопытства Розенберга и Лейббрандта?
Они давно знают, что я отнюдь не согласен с их идеологией, в частности, считаю, что их ультранационализм очень плохое оружие в их борьбе с коммунизмом, так как производит как раз то, что коммунизму нужно: восстанавливает одну страну против другой и приводит к войне между ними, в то время как борьба против коммунизма требует единения и согласия всего цивилизованного мира.
Это моё давние отрицание их доктрины, я знаю по своему опыту, вовсе не производит на плохого впечатления на Гитлера и его окружение.
Затем я говорю им: – Из всего, что здесь было сказано, совершенно ясно, что война против Советов пошла не так.
Розенберг спешит сказать: – Я этого не говорил.
Я же ему в ответ говорю: – Я человек политически достаточно опытный и не нуждаюсь в том, чтобы мне рассказывали и вкладывали в рот. Позвольте и мне поставить вам вопрос: «Каков ваш политический план войны?»
Розенберг говорит, что он не совсем понимает мой вопрос.
Я уточняю: – Собираетесь ли вы вести войну против коммунизма или против русского народа?
Розенберг просит указать, где разница.
Я говорю: разница та, что если вы будете вести войну против коммунизма, то есть, чтобы освободить от коммунизма русский народ, то он будет на вашей стороне, и вы войну выиграете; если же вы будете вести войну против России, а не против коммунизма, русский народ будет против вас, и вы войну проиграете.
Розенберг морщится и говорит, что самое неблагодарное ремесло – политической Кассандры.
Но я возражаю, что в данном случае можно предсказать события. Скажем иначе: русский патриотизм валяется на дороге, и большевики четверть века попирают его ногами. Кто его подымет, тот и выиграет войну. Вы подымете – вы выиграете. Сталин подымет – он выиграет.
В конце концов Розенберг заявляет мне стандартную фразу: – У нас есть фюрер, который определяет политический план войны, и что ему, Розенбергу, пока этот план неизвестен.
