Я принимаю это за простую отговорку. И начинаю на них давить….
И выясняю, что дело в том, что в этот момент Розенберг, и Лейббрандт вполне
допускают, что в начале войны, может быть, придётся создать антибольшевистское русское правительство.
Никаких русских для этого они не видели.
И… то ли в результате моей деятельности, то ли по отзыву Шелленберга, они приходят к моей кандидатуре, и меня спешно вызывают, чтобы на меня посмотреть и меня взвесить, – как они выразились.
Выяснилось, что Розенберг получил давнее предрешённое назначение – министр оккупированных на Востоке территорий, и Лейббрандт – его первый заместитель.
В первый же раз, как Розенберг пришёл к Гитлеру за директивами, он сказал ему: «Мой фюрер, есть два способа управлять областями, занимаемыми на Востоке, первый – при помощи немецкой администрации, гауляйтеров… второй – создать русское антибольшевистское правительство, которое бы было и центром притяжения антибольшевистских сил в России».
Гитлер его перебивает: «Ни о каком русском правительстве не может быть и речи… Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами».
После этого Розенберг решает использовать меня… в качестве возможного претендента на правителя России, который может изменить позицию Гитлера.
На это я ему сказал, что 22 июня прочёл в газете манифест Гитлера о войне. В манифесте ни слова о русском государстве, об освобождении русского народа. Наоборот, всё о пространстве, необходимом для немецкого народа на Востоке и так далее… Всё ясно. Фюрер начал войну, чтобы превратить Россию в свою колонию.
– План этот для меня, – говорю я им, – совершенно идиотский…
– Если Гитлер не передумает… для меня Германия войну проиграла – это только вопрос времени, а коммунизм войну выигрывает, – констатирую я.
В этом месте Розенберг надулся и вышел, не попрощавшись…
Лейббрандт стал вещать мне, что немецкая армия победоносно идёт вперёд, пленные исчисляются уже сотнями тысяч, а русские войска в окружении – миллионами.
Я отвечаю ему, что совершенно уверен в поражении Германии, политический план войны бессмысленный, сейчас уже все ясно – Россию хотят превратить в колонию, пресса трактует русских как унтерменшей, пленных морят голодом.
Лейббрандт снова завёл шарманку, что немецкая армия быстро идёт вперёд от победы к победе, население встречает немцев колокольным звоном…
И спрашивает: – настаиваю ли я на своих прогнозах?
Я ему отвечаю, что больше, чем когда бы то ни было и поясняю:
– Да… быть может, что население встречает колокольным звоном, солдаты сдаются, а через два-три месяца по всей России станет известно, что пленных вы морите голодом, что население рассматриваете как скот. Тогда перестанут
сдаваться, станут драться, а население – стрелять вам в спину. И тогда война пойдёт иначе.
Лейббрандт сообщает мне, что он хотел бы предложить мне руководить политической работой среди пленных.
Я наотрез отказываюсь, аргументируя:
– О какой политической работе может идти речь? Что может сказать русским пленным тот, кто придёт к ним? Что немцы хотят превратить Россию в колонию и русских в рабов и что этому надо помогать? Да пленные пошлют такого агитатора на три весёлых буквы, и будут правы.
Лейббрандт наконец теряет терпение: – Вы в конце концов… интернированный нами бесштатный гражданин, а разговариваете как посол великой державы. – Я и есть представитель великой державы – русского народа, так как я – единственный русский, с которым ваше правительство сейчас разговаривает, моя обязанность вам всё это сказать, – отвечаю ему гордо.
