Я есмь дверь… - страница 40

Иван перешел на ручное управление, машина послушно отдалась в его руки, это были руки советского генерала с пятью серебряными звездами и одной золотой. И у этого генерала было собственное понимание – что есть добро, и что – зло, и где оно – спасение. За то его и приговорили быть обесчещенным и повешенным. Самолет плавно шел к земле, она вырисовывалась из наступающего рассвета серо-зелеными красками и с такой высоты казалась уже совсем плоской. Но Иван знал, что это иллюзия.

Земля была рассечена хребтами Восточных Саян, в которых он и должен найти проход к бетонке аэродрома. На двух тысячах метров он включил все бортовые сигнальные огни. По посадочной инструкции на аэродроме должны были загореться ориентиры посадки. Так и случилось, его уже увидели на земле. Даже не понимая, что к ним приближается, они обязаны ответить на сигнал с просьбой о посадке. А может уже ждали лихоимца с конвоем и собаками? Понятно, что практический опыт пролета этого участка сыграл свою роль, и Иван попал в эту «прореху» с уже выпущенными шасси, и коснулся посадочной полосы именно там, где и пристало. Тут уж он знал все ориентиры, и думал, что ничего не поменялось. Он покатился по полосе, а тормозные парашюты выбросились автоматически. Они быстро обмякли, сделав свое дело, и самолет просто так потихоньку ехал на колесах, которыми уже можно было тормозить.

Иван не стал маневрировать и пытаться занять положенное для такой техники место, да и не было человека, который бы помог завершить эти наземные маневры. Человек не появился, а значит, там была неразбериха. Это означало, что не приготовились, и было хоть сколько-то времени, чтобы побороться – теперь не за весь мир, а только за себя. Самолет медленно дополз до конца посадочной полосы и замер, как статуя на постаменте вечности.

* * *

Жена у Вани оказалась русоволосой, круглолицей женщиной. Хоть Ванек и говорил, что она была его одноклассницей, но выглядела постарше. Может, была второгодницей? Она поварила на базе, и поэтому с питанием у Вани был полный шоколад. После утреннего чая с пирожками поехали смотреть антипожарное хозяйство, оба самолета У-2 были действительно новые и в базовой комплектации.

К 10 часам собралась пожарная команда; она состояла из шести мужиков. Нетрудно было поверить, что им сложно было прыгать с парашютов, так как они ни грамма были не похожи на молодых парашютистов с горящим взором, каких видел Иван в свою бытность в Осоавиахиме. Но сейчас сезон был не пожароопасный, и они все были на окладе, но просто сидеть, балдеть и ждать пожара, которого могло и не быть, у них не всегда получалось. Они предчувствовали, что Ваня не зря приехал, и их теперь будут приучать к парашютному спорту. Но это тоже можно было делать только по погоде, а у них сейчас то снег, то ветер. Сибирь же. Профессия пожарных всегда была в двух ипостасях: героизм и ожидание. Но погоды все-таки случались, и Ваня их все же как-то научил нырять вниз головой с заднего сиденья двухместного биплана. К весне они вроде уже и смирились с этим беспокойством.

* * *

Иван выдохнул, сделал парочку больших глотков воды из штатной бутылки и попрощался с самолетом так, как умеют это делать только летчики. В грузовом отсеке при внутреннем свете бока «толстушек» отливали серебром. Иван обеих их похлопал по бокам без всякого зла. Хотел было перекреститься, но передумал. Он не стал использовать основной люк, чтобы выйти наружу, и не без труда вылез через эвакуационный проход, а выйдя, защелкнул его. Он создал впечатление, благодаря тусклому внутреннему свету в кабине, что самолет сел, но экипаж его не покинул. Сделал он это с расчетом отсрочки времени начала его поиска на земле. Пускай повозятся, пока поймут, что борт пустой. Пройдя 20 минут своими ногами, он уперся в дощатый забор, пролез под ним и оказался по ту сторону. До городка Сосновый было не больше километра. Он просыпался, в окнах кое-каких домов светили лампочки. У Ивана было ощущение, что он совершил какое-то большое и важное дело, а теперь ему надо бежать без оглядки.