– Ж-ать хоху. – Потом без паузы кинула в накрашенный рот сразу два куска балыка и застонала от удовольствия, поглаживая рукой живот. – Ем ананасы, рябчиков жру, чтобы тебе не досталось, буржуй! Как, складно?
Алексей насмешливо посмотрел на неё:
– Ты, Галина, наверно, и во сне постоянно за столом сидишь.
– Конечно, – с вызовом ответила Галина, взмахнув распущенными черными волосами, – потому что знаю, что во сне денег за это не берут. Тебе чего, тебе в твоёй таможне каждый день взятки на золотом блюдечке подносят, а нам, бедным, если на халяву не пожрёшь, так и ножки не раздвинешь.
– Это откуда ты про взятки знаешь?
– Газеты читаем, не слабоумные.
Маша прикрикнула:
– Хватит вам цапаться-то, не надоело!
Галина сверкнула ореховыми глазами и вздохнула:
– Дома, то есть в общаге, мне не с кем, вот и приходится отводить душеньку на чужом мужике. – И вдруг без всякого перехода: – С Сашкой как?
Маша молча подала ей письмо. Пока та читала, Алексей налил женщинам вина, а себе плеснул коньяка. Потом положил на колени телефон и набрал номер. Минут пять что-то слушал, затем со вздохом сказал:
– Всё ясно, Андрей Макарыч. Большое спасибо. Есть, есть за что. Если б вы знали… Спокойной ночи.
На немой вопрос подруг вздохнул.
– Вобщем так, девоньки, созвонились с Сашкиной частью, там талдычат одно и то же – уехал в командировку. Тогда Макарыч связался со своим другом по училищу, который служит сейчас в военной комендатуре на какой-то железнодорожной станции в Питере, тот сказал, что эшелон идет на Кавказ, куда конкретно – не знает. Так вот.
Все молчали. У Галины изо рта торчал кружок лимона, весельчак и балагур Алексей опустил голову, что он делал только в бане, когда приходилось мыть свою намечавшуюся проплешину.
Вдруг Маша резко встала, не обращая ни на кого внимания, скинула халат и, сверкая белыми грудями, кинулась в спальню. Всё произошло так неожиданно, что Галина с Писановым лишь удивлённо переглянулись и пожали плечами.
– Что это с ней? – шепотом спросила Галина.
– Ты не мать, всё равно не поймёшь, – ответил Алексей. Галина восприняла его реплику с намёком на удивление спокойно, а, может быть, ей мешал очередной кусок колбасы, застрявший во рту.
Маша появилась минут через пятнадцать, когда Галина с Алексеём доканчивали бутылку с коньяком, и на лице Галины уже блуждала глупая и похотливая улыбка. Маша держала в руке чемодан. Лицо её было непроницаемо и спокойно, словно у египетской царицы Неффертити. Она не спеша село в кресло, налила себе вина и подняла бокал:
– Ну, давайте выпьем на дорожку. Я еду к Сашке.
Все выпили. Алексей смотрел на свою любовь и узнавал в ней ту, шестилетнедавнюю, когда он пытался завоевать её сердце и тело, а Мария, холодная и недоступная, была прекрасна красотой нетронутого запретного плода, что распалял его воображение ещё больше. Нет, она не была холодной – он чувствовал это, это был сухой сложенный костер, к которому достаточно было поднести спичку, что он однажды и сделал через многие месяцы ухаживаний. Вот тогда-то Алексей и убедился, насколько жарким был пламень её любви. Ему казалось, что он горел в этом костре, который вдруг вырвался из-под пепла огромными жаркими крыльями.
Вот и сейчас она казалась холодной, мраморной и недоступной, но Алексей понимал, что жар её любви готов согреть сейчас не его, а ту кровиночку её существа, которая находилась сейчас где-то далеко-далеко. Сам Алексей чувствовал себя раздвоенным, будто его развалили пилой надвое, и одна половина рвалась сейчас к Маше, чтобы хоть как-то помочь ей, а другая – к неродному, но ставшему ему дорогим, чужому сыну.
