Я иду к тебе, сынок! - страница 22



– Поняла, чего уж тут не понять. У баб планида такая: брать деньгами, а расплачиваться…

– Вот этого я не говорил, – прервал её Писанов, легонько отстранил от себя и, сжав за плечи, просто сказал:

– Пора мне уже.

– Ты торопишься? Мог бы и задержаться, кроме меня, дома никого нет.

И снова короткий ответ:

– Служба. – А потом добавил: – Ну и кровожадная же ты, Машка.

– Слушай, Писанов, а у тебя есть какие-нибудь другие объяснительные слова, кроме слова «служба»?

– Есть, – со вздохом ответил Алексей, – но если ты их услышишь, у тебя уши сразу завянут. Извини, сегодня на работе ко мне был каскад претензий.

– Что ещё за каскад?

– Ну, это когда московский начальник материт областного начальника, областной начальник материт районного начальника, а районнный начальник материт…

– Все, все, поняла.

– Вот так всегда: когда молчишь, спрашивают, почему с ними не разговаривают, когда разговариваешь, затыкают рот и выталкивают за дверь, – начал жаловаться Алексей, но Маша уже подавала ему шинель и шапку.

– Все, уматывай! – Но лишь он повернулся к двери, спросила: – Когда придешь?

– Как служба.

После того как Маша проводила Алексея, она долго пыталась дозвониться до подруги. Но, в конце концов, ей не очень вежливо сказали, что «Галина Васильевна Фильчакова на работе отсутствует по неизвестной причине». Мысленно изругав её, Маша решила сходить на свою работу. Между дверью и косяком на всякий случай зажала записку с указанием своих координат.

У входа в тир она ещё издали увидела человек пятьдесят мальчишек и несколько военных. Призывники – догадалась она. Маша прошла сквозь ржащую, плюющую, курящую развязную толпу и прошла в свой кабинет. На её месте у окна сидел Гриша Парятин в расстегнутой, как всегда, на три пуговицы фланелевой рубахе, обнажавшей его полосатую «морскую душу». Сбоку от стола сидел майор Чеботарев. Он тоже признал её сразу, мило улыбнувшись, встал, пожал руку. А Гриша, поняв, что они уже знакомы, стал неловко представлять её:

– А это Мария Петровна Святкина, наш главком.

– Вот как, – не удивился, а скореё констатировал, Чеботарев, – Очень неожиданно и очень приятно. Мы уже немного знакомы. Просто я не предполагал, что вы здесь…

Маша съязвила:

– Здравствуйте, мы что, уже на «вы»? Да и как вы – вы – это в данном случае работники военкомата – могли предполагать, если за четыре года всего второй раз приводите призывников на стрельбы. Вот они… – Маша хотела сказать «на войне и гибнут, как мухи», но язык не повернулся ляпнуть такое, и она поправилась: – Поэтому они в армии и в корову с трех шагов попасть не могут.

Чеботарев вытащил сигарету, закурил.

– Есть такое упущение. Что делать, на все нужны деньги, даже в армии. А мы все по-наивности думаем, что в России все бесплатно: и обучение, и здравоохранение, и проезд на трамвае, и квартиры. А, оказывается, что сыр для мышеловки тоже покупать надо.

Чеботарев услыхал шум в коридоре, встал:

– Видно, мои отстрелялись, завтра ещё придем. – Покосившись на Парятина, тихо спросил Машу: – Как у вас с сыном?

Она коротко ответила:

– Там. Еду.

Чеботарев замялся, хотел что-то сказать, но потом пожал руку Грише, затем – нежно, нежно – ей и лишь бросил:

– Всего вам доброго, Маша.

Когда он вышел, и шум в коридоре затих, в комнату набились тренеры и инструкторы, здороваясь с начальством.

– Миша, иди закрой наружнюю дверь, – приказал Парятин щуплому парнишке и повернулся к Маше. – Значит, все-таки едешь?