Я не был баловнем судьбы - страница 2

Параллельно с общим прогрессом в районе процветают все извращения быта: пьянство, разводы, хулиганство, воровство и прочие «прелести» социалистического общества. Раньше человек мог идти домой из соседних селений спокойно, зная, что его никто не тронет, если нет у него персональных врагов, а теперь его могут избить и отнять последнее, если на его пути попадутся злые хулиганы.

Вследствие уменьшения необходимости связей между соседями они сильно ослабли, так как объем хозяйственных работ, выполняемых на своем участке, резко упал, после того как личные земли перешли во владение колхозам.

Молодежь уезжает из деревень в города, население постарело, ушли в прошлое веселые гулянья парней и девок в деревне и сборы в зимние вечера по домам. Все это привело к проявлению сепарации семейств и ослаблению их связей. Все стали более уверены в своих силах…

Все эти изменения проходили под лозунгом зарождения новой деревни с новым, более высоким культурным уровнем, а привели они к потере старых деревенских традиций и к появлению малопривлекательного конгломерата сельских жителей, потерявших интерес к настоящей сельской жизни, обновленной в соответствии с духом нового времени. Эти обстоятельства являются одной из основных причин и источников развала, имеющего место в сельском хозяйстве страны.

Мое детство прошло в очень тяжелое для России время, и о нем не очень хочется писать, так как бедствия людей малопривлекательны. И, к сожалению, как показывает исторический опыт, не так уж и поучительны. Из них почему-то делается мало выводов на будущее. А поскольку эти годы я помню смутно, то и воспоминания о них будут кратки.

В Гражданскую войну мне запомнились тревожные разговоры взрослых о бунте в Муроме, который был нашим уездным городом. Насколько я помню, симпатии были на стороне преследуемых.

Значительно лучше помню мучения моих родителей, ищущих хлеб для троих малых детей. Трудности усиливались тем обстоятельством, что хозяйство деда находилось в деревне, но производством сельхозпродуктов мы не занимались. Жили на доходы от кустарного производства, а своих запасов продовольствия не имели, и покупать на рынке было нечего. Моей матери приходилось ездить по районам в округе двести-триста километров и своими силами привозить то, что она смогла добыть. На железных дорогах часто отбирали то, что ей удавалось выменять.

Муки голода я помню до сих пор. Помню радость, когда мать возвращалась из поездок… Помню, как на улицах детей подкармливали продуктами, доставленными из-за границы. Во дворах, около дорог варили обеды и кормили детей прямо на улице, где были накрыты столы и лавки. Но это было не так уж часто, не повсеместно.

После революции был передел земель. А так как земли в деревне от революции не прибыло, а на нас смотрели косо из-за продажи прадедом своего надела в соседнее село, то нам дали надел на полтора или два едока. Но в семье нас было пятеро, поэтому мы до самого отъезда из деревни в 1931 году испытывали трудности. Позже нам все же дали надел на пять человек, но в это время у нас было уже восемь едоков. Положение усугублялось тем, что наделы в нашей деревне были маленькими.

В период экономических трудностей отцу пришлось уйти из семейства деда, и к прочим трудностям прибавилась проблема жилья, которую удалось решить за счет покупки верхней половины дома на приданое матери. Хорошо, что в это время с нами был отец, который, по причине глухоты, в армию не был призван. Но он испытывал трудности с трудоустройством, так как тогда заводы почти не работали, а других видов заработка не находилось.