Показала все примеры,
Как любезно приседать.
Как ходить и как обедать,
По-французски говорить.
Надо барышне изведать,
Как по-модному ходить.
Марья Львовна в услуженье,
Забрала Солоху вновь,
Сделав мужу заявленье:
– Кто здесь главный, моя любовь?
Как сказала, так и будет
И не смей мне возражать! —
Кто же барыню осудит?
Лучше скромно помолчать.
Но с тех пор Солохе нашей
Десять долгих, нудных лет
Запретил встречаться с Глашей
Барин – старый сердцеед.
Если как-то вдруг случайно
Их дорожки и сошлись,
Глафира носик чрезвычайно
Поднимала гордо ввысь.
Только глазки отводила,
Значит, было стыдно ей,
Ведь она её любила,
С тех далёких детских дней.
Но вернёмся к взрослой жизни,
Годы быстро пролетают.
Дни бывают в них капризны,
И, порой, надоедают.
Вот и в жизни Марьи Львовны
Всё текло однообразно.
Дни как будто монотонны,
Но прошло всё не напрасно.
Мило время проводили:
Гости шли сюда желанно.
Марью Львовну все любили
За прекрасное сопрано.
На лужайке пред закатом,
Средь берёзок и малин,
В небе, солнышком объятом,
Пролетает птичий клин.
А во след ему несётся
Лёгкий, звонкий женский тембр.
Сердце слушателей бьётся,
Учащая быстрый темп.
Поздно вечером уставши,
Марья Львовна шла в покои,
Целый вечер поблиставши
Перед публикой такою.
Ей хотелось лишь покоя:
Спина, ноги вновь болят.
После травмы родовой
Рожать больше не велят.
Здесь Солоха пригождалась
Со способностью своей.
Полчаса она шепталась
Над хозяйкою полей.
Травкой нежною помашет
И руками разотрёт,
Сразу хворушку отмашет
Да и боли уберёт.
Марья Львовна улетала
И спала прекрасным сном.
Утром бодрая вставала,
Всё как будто нипочём.
Как-то раз осенним утром
Разговор произошёл,
По-житейски, в стиле мудром,
Как-то сам себя повёл:
– Ты, Солоха, в девках ходишь,
Двадцать первый год пошёл.
Почём замуж не выходишь?
Или милый не нашёл?
– Ой, Вы, что Вы, – засмущалась.
Девка скромно взгляд отводит.
Значит, в сердце всё ж запало,
Что-то там её тревожит?
– Не смущайся, расскажи-ка.
Мне поведай тайну эту.
На меня давай, взгляни-ка, —
Обращаясь к силуэту.
– Есть один хороший парень,
По нему сердечко бьётся.
Он слегка маленько странен,
Не по-нашему зовётся.
– Это не Иосиф, часом,
Из Сафоново приказчик?
Поразил нас тарантасом,
Удивительный рассказчик.
Что тебя в нём удивляет?
– Из другого он народа,
Нашу веру разделяет,
Не пойму, какого рода?
– Наш он, русский, добронравный.
Это дед был иудеем,
Как женился, православным
Стал для наших ротозеев.
Иноземцы в ту годину
Многие меняли масть.
Раз приехал на чужбину,
Привыкай, чтоб не пропасть.
Катерина – золотая
Протестанткою была.
Чтобы стать царицей края,
Православие приняла.
– Почему при нашей вере
Имена те остаются?
– Имена, согласно мере,
Ничему не поддаются.
Церковь наша вот не против,
Называйся ты как хочешь.
При крещении напротив
Имя даст – не отворотишь.
– Не возьмёт меня он в жёны,
Крепостная птичка я, —
Глазки стали напряжённы, —
Как и вся моя семья.
– Это быстро мы исправим,
Вольную тебе даю.
Как положено, составим,
На свободу отпущу.
Только есть одно условие:
Будешь часто приезжать
Почитать мне «Богословие»
И с болезнью помогать.
– Что ты, матушка? Не брошу,
И свобода не нужна.
Пронесу свою я ношу,
Так как в жизни я честна.
Ну, а барыня решила,
Что менять не будет слов.
С женихом поговорила
И сосватала в Покров.
Дав в приданное Солохе
Двести рубликов больших,
И в предсвадебной суматохе
Дом купила для двоих.
Тут же свадьбу отыграли,
Веселились от души,
Что свободными вдруг стали
И любовь свою нашли.
