Дружно жили молодые,
Радовали людям глаз.
К Марье Львовне заходили,
Чтоб проведать каждый раз.
Но вот барин не доволен,
И решил их наказать.
Притворился, будто болен,
Приказал их не пускать.
Ну, а барыня в постели
И не может толком встать.
Ноги, будто опустели,
Ни пройти и ни сбежать.
Нет помощницы Солохи,
Почему-то не идёт.
Ну, а ноги совсем плохи,
И она с надеждой ждёт.
А Солоху не пускают,
Барин строго так велел.
Слуги мнутся, понимают,
Но таков уж их удел.
Так зачахла за неделю,
Отошла в покой иной,
И к Пасхальному апрелю
Хоронили всей толпой.
Барин, будто бы сорвался,
Каждый день всё пьёт и пьёт.
Так полгода кувыркался,
Пока не треснул под ним лёд.
Кучер спасся, шустрый малый,
А вот барин-то не смог.
Хоть рубакой был бывалый,
После речки занемог.
И скончался в жарком бреде,
Так в себя не приходя.
Не осталось в дармоеде
Даже жалости к дитя.
Долго плакала Глафира,
Потеряв своих родных,
Одинёшенька средь мира,
Среди дворничных своих.
Гордой, властною хозяйкой
Стала править в том имении.
Не была она лентяйкой,
Не хватало лишь умения.
Свысока на всех смотрела,
А крестьяне не поймут,
Что она от них хотела —
Кому нужен сей хомут?
Как-то раз Солоха наша,
В гости к сёстрам собралась.
Ну, а барыня там Глаша
Устанавливала власть.
И свела судьба-судьбина
Наших дам на большаке.
– Ещё та была картина, —
Рассказала бабка мне.
Пасха древняя в разгаре —
Пост закончился во тьме.
Люди в радостном угаре
Собирались на холме
У церквушки помолиться,
Яйца, куличи святить,
А потом перекреститься:
Можно кушать, можно пить.
Троекратным поцелуем
Похристосуемся в толпе.
Так любовь свою даруем
Близким людям и родне.
А потом пошли гулянья —
Дни и ночи напролёт.
От души благодеянья
Раздаёт честной народ.
И Солоха заплутала,
Оказалась вдруг одна.
Путь-дорогу потеряла,
На большак идёт она.
Поздний вечер, звёзды светят,
Тучка спрятала луну,
А дорогу черти метят,
Нагоняя страх, тоску.
Вдруг из темени, из пасти
Вылетает конь большой,
Вороной, лощёной масти.
Солоха крикнула лишь: «Стой!»
Навстречу руку протянула,
Конь поднялся на дыбы,
И она к нему шагнула —
Встал, как вкопан, без борьбы.
И раздалось с тарантаса:
– Эй, холопка, прочь с пути, —
Искажённая гримаса, —
А то выпорют плетьми.
– Ах, ты, мерзкое творенье,
Угрожать Солохе – мне? —
Видно градусы броженья
Разлетелись в голове.
А Хозяйка бьёт с размаху
Своим кожаным кнутом,
Будто злая росомаха,
Крепко сжалась пред броском.
Но Солоха увернулась,
Плеть схватила за конец,
Лишь немножко покачнулась,
Но остался всё ж рубец.
От такого поворота
С брички в землю, лицом вниз,
Совершив пол-оборота,
Упала барыня «на бис».
Плеть из рук самой хозяйки
Оказалась у Солохи.
Тут досталось вновь зазнайке
В этой жуткой суматохе.
– Ах, ты, барыня соплива, —
Приговаривала громко
И хлестала так игриво,
Пока ветвь не стала ломка.
Отрезвела вмиг Солоха,
И решила: «С девки хватит.
Эх, домой пойти б неплохо,
А то скандал ещё закатит».
И пошла вдоль по оврагу.
А Глафира молодая,
Погнала свою конягу,
К себе в именье уезжая.
Так закончилась их встреча
После стольких лет разлуки,
А ведь в детстве, не переча,
Разделяли радость, муки.
Лишь к утру к себе добралась,
Подружившись с головою,
С мужем тут же пошепталась,
Как с семейным главою:
– Милый Ёсик, всё пропало!
Барыню обидела.
В тёмном месте повстречала,
Поздно, вишь, увидела.
В общем, высекла малую
Наглую девчонку.
А теперь сижу, тоскую,
Гладя собачонку.
– Ты свихнулась, дорогая?
Надо к барыне спешить.
Лошадь в бричку запрягаю,
Чтоб смогла тебя простить.
