После лечения Евдокии стоять было проще, намного проще. Голова не кружилась, и резкость в глазах наводилась проще. И не нужно было держаться за стенку, чтобы выйти наружу и не завалиться в процессе.
Солнце уже опустилось за горы, ещё немного – и станет темно. Пелагея и Меланья закончили дневные дела и переводили дух на крылечке дома. С ними сидела Марья.
- А вот и госпожа встала! Представляете, госпожа Женевьев, у вас тут есть свой дом!
- Какой ещё дом? – пробормотала я, усаживаясь на крыльцо.
- Вроде бы большой, так Пелагея сказала, - радостно вещала Марья. – Нужно завтра сходить и посмотреть!
Ну, посмотреть так посмотреть, что там за дом.
- А каким образом он мой? – не поняла я.
- Ну как же, - вздохнула Марья. – Вы всё-таки не помните. Целительница сказала, что так может быть, потому что бы сильно ударились головой, когда падали. А перед тем ещё и тонули!
- Нет, не помню, - вообще эта Евдокия права, после сотрясения мозга могут быть ещё и не такие провалы в памяти, и если тонуть, то тоже.
Пелагея окинула меня взглядом, в котором ясно читалось: только ещё и беспамятных нам не хватало.
- Даст бог, вспомнишь, - махнула она рукой. – А вот Трезонка-то ваша почему-то не вернулась.
- Что там делать-то столько времени, в лесу! – изумилась Марья.
- В лесу много что делать, - назидательно сказала Пелагея. – И ягоду собирать, и грибы, и шишку бить, и охотиться.
- Только она ничего из того не умеет, - недобро усмехнулась Марья. – Только кляузничать да языком болтать почём зря!
- Жить захочет – научится, - отмахнулась хозяйка. – А если не вернётся – ну так искать её некому, все при деле.
Я ещё переваривала эту информацию – о том, что если я вдруг заблужусь в том самом лесу, то искать меня никто не пойдёт – когда скрипнула калитка и вошла Ортанс Трезон.
Мокрая по колено, башмаки грязные, один чулок спущен и болтается, по чепцу видно, что грязными руками хватала и надевала.
- Вспомнишь, а она тут как тут, - заметила Пелагея. – Где тебя лешие носили весь день, болезная?
- Тебе о том знать не обязательно, - сообщила Ортанс.
- Ошибаешься, - сурово сказала хозяйка. – Отче Наш читай. Мало ли, где ты там была и с кем. И что творила, и что за тобой на мокрой юбке притащилось.
- Что? – нахмурилась та.
- А вот что слышишь. Читай давай, и за крест держись, иначе пойдёшь обратно. Больно мне нужно пускать в дом на закате всякое-разное из лесу!
И так она это сказала, что госпожа Трезон прямо испугалась, и достала из-под рубахи крест, и принялась читать – как умела. Язык оказался вовсе не тем, на котором говорили в Поворотнице, и звучал похоже на латынь.
И примерно со второй фразы я сообразила, что такое она говорит, это и вправду была молитва очень сходного с нужным содержания.
Услышав «Аминь», Пелагея глянула на нас с Марьей.
- Верно она говорила?
- Верно, - кивнули мы обе хором.
- Ладно, проходи. Переоденься только, нечего грязь по дому растаскивать. Да в баню сейчас пойдём, я затопила. А после бани уже и поужинаем.
Известие о бане меня порадовало – помыться нужно. Попариться – так совсем хорошо.
Но напрягла мысль – кого или чего испугалась Пелагея? Что такого могла принести с собой из лесу Ортанс Трезон? И что она там целый день делала?
11. 10. Привидится же
Следующее утро я снова встретила с болью, но это была понятная мышечная боль от вчерашнего массажа. Шея и плечи при движении отзывались той самой болью, и даже баня дело не поправила.
