О нет, баня была хороша. Совсем простая – каменная печь, горка камней вокруг неё, деревянные полки – и всё. Четыре таза, и ещё один на печке, там горячая вода. Бочка с холодной водой – ополаскиваться. Берёзовые веники.
С веником Пелагея управлялась мастерски – всех нас хорошенько отхлестала, правда, наша Трезон вопила, что это варварство, и что приличные люди так не моются. Ну куда там, ещё как моются. Даже дома есть любители, у которых баня на даче, или в частном доме живут, и баня во дворе стоит. А тут водопровода нет, поэтому баня – наше всё.
А если, как сказал старичок-бурундучок, мне тут теперь всегда жить… то до скончания века только баня, и никак иначе.
Мысли снова вызвали слёзы. Что-то я совсем расклеилась, как так-то? Хватит реветь, дома я столько не реву. И не ревела.
Да кого там волнует, что было дома! Теперь я не дома. Теперь я где-то… в каком-то месте, которое выглядит, как деревенька на берегу Байкала, но ею не является.
- А озеро ваше как называют? – спросила я у Пелагеи.
Мы сидели на лавке в предбаннике, завернувшись в простыни, и пили квас. Квас у неё был отменный, самый такой, какой надо, в меру терпкий, на травах каких-то, и приятно холодный.
- Чего? Какое ещё озеро? Море это, и не нужно его никак обзывать.
- Ладно, море. А имя у моря есть?
- Есть. Святое море.
- И всё? Может быть, ещё как-то зовут?
- Да много как зовут, но нам-то что с того? Всё, кто по берегам живёт, как-то называют.
Море, значит. Святое. Угу, славное море, священный Байкал. Ладно, пусть так.
- А деревня у вас тут давно?
- Давно. Прапрадед мужа моего был среди первых, кто вышел здесь на берег. Бухта удобная, в непогоду можно в ней укрыться от гнева моря-батюшки.
Прапрадед – ничего так, сильно.
- Тихая Гавань это называется, - влезла Трезон.
Причём название она произнесла тоже не по-местному, я это поняла.
- Это пришлецы сверху так зовут, а нам не след, - открестилась Пелагея.
- Кто такие пришлецы сверху? – не поняла я.
- Так солдаты.
- Крепость его величества Людовика, - со значением пояснила Трезон.
Мне что Людовик, что Георг, что ещё кто-нибудь, нет особой разницы. И Пелагее, кажется, тоже – только плечами пожала.
- А почему крепость не на берегу? – продолжала выспрашивать я.
- Потому что зачем на берегу? – не поняла Пелагея. – Враг же не с берега придёт!
- А откуда? – вот ещё только врага не хватало какого-то там!
- С той стороны, - она произнесла это очень тихо, и ещё оглянулась – не подслушал ли кто.
- И кто оттуда придёт?
- Вот выдумала любопытничать на ночь глядя! Кто надо, тот и придёт! Увидишь – не спутаешь! Всё, хватит об этом! Молчи, поняла? И ты тоже молчи, глупая, - глянула она на Трезон.
Ладно, о врагах нельзя, а о крепости?
- И кто построил ту крепость?
- Давно она стояла, только разрушилась. И когда пришли солдаты, они поднялись наверх и нашли те развалины. И сказали – им подходит.
- А откуда они пришли?
- Откуда они все приходят? Откуда и вы. До Лиственичного как-то добираются, а оттуда на корабль. Или прямо в крепость, так тоже бывает. С неба валятся.
Я никак не могла вообразить такое – солдаты с неба валятся. Но Меланья кивала и поддакивала – неужели сама видела?
- И кто-то видел, как они валятся? – продолжала выспрашивать я.
- Может, кто и видел, - пожала плечами Пелагея, - я не видела и не хочу. И вообще ужинать пора и спать, темно уже на дворе.
Вот так, темно на дворе, ужинать и спать.
