Я шкурой помню наползавший танк - страница 24

– Скажешь такое, – возмутился хозяин мотоцикла, мужик в громоподобном дождевике. – Когда стреляли, а когда я товар привёз…

– Значит, «косой» добыто, – авторитетно заявил дедко. – Преступным орудием лова. А цену гнешь, будто законопослушный гражданин… Скости малость, так и быть, одного подранка возьму.

– Милость подаю лишь на паперти. Так что шлепай, пока у ветра сучки не появились.

А над рынком полный штиль. Выглядывающие из оцинкованного тазика пролески словно выкованы из металла цвета весенней лазури. Продает эту небесную благодать бабка с таким кислым лицом, что молочницы обходят ее стороной.

Однако покупатель, молодой еще парень, похоже, внешним раздражителям не подвержен.

– Сколько за букетик просишь, мамаша?

– Пятьдесят.

– Доляров, монгольских тугриков?

– Ещё чего? Наших, деревянных.

– Всё равно дорого.

– Хотела бы я поглядеть, сколько бы ты заломил. Пошла в «зелёнку» за пролесками, да чуть на тот свет не угодила… Слава богу, спину заколодило. Разгибаюсь и вижу впереди табличку, за ней – вторую. И надпись: «Заминировано». Кабы не заколодило спину, на небесах уже причёсывалась. Уж бежала, бежала… Едва сердце не лопнуло.

– Да, мины пострашнее радикулита, – согласился парень. – Ладно, мамаша, согласен. Риск – дело серьезное, оплачиваться должен сполна.

В тишину верится с трудом. Особенно если вглядеться в лица прохожих, на которых тревога и неуверенность обозначились серыми тенями. Поэтому, наверное, напрочь исчез из употребления полувопрос-полупривет: «Как твое ничего?» Вместо них: «Жив? Снаряд в окно твоей квартиры не заглянул случаем?.. Что же, для нашего времени уже расчудесно». Правда, задавать подобные вопросы моей знакомой, с которой я столкнулся на рынке, нет надобности. Гражданка во многих отношениях положительная, несмотря на два высших образования, очень миленькая. Одно смущает в ней, кого ни встретит, считает своим долгом исполнить духовный стриптиз. Вот и сейчас:

– Мама серьезно заболела. А как без пропуска в Мариуполь? Но всё равно, рискнула. На блокпосте укры меня, конечно, тормознули: «Давай пропуск или хотя бы телеграмму». Достаю из кошелька сотню гривен, протягиваю их тому, который мне старшим показался. А он отвечает: «Взятку беру только натурой». – «Да что ж мне, прямо на обочине отдаться?» Стою, реву. А старший и говорит: «Кому ты, старая кошелка, нужна. Топай на своих кривых куда шла». Ну ответьте, пожалуйста, это я – старая кошелка? Это у меня кривые?

Чтобы утешить знакомую, я сказал, что служивый ни черта не смыслит в женской красоте и, наверное, голубой. А вот о тазике с пролесками напрасно не упомянул, ведь на сегодня это единственная светлая частичка небесной благодати. Впрочем, и та была собрана на минном поле.

Незаменимая все-таки вещь – походный блокнот с гнездышком для шарикового карандаша. Достаточно одной фразы, чтобы во всех подробностях восстановить историю, которую на линии боевого соприкосновения поведал комбат ополченцев.

Вечером на нейтралке сработала светошумовая мина. И сразу не в заросшую боярышником безымянную лощину потянулись светлячки трассирующих пуль. С приземистого, как плохо выпеченный каравай, холма откашлялся миномет.

И пошло-поехало. Пострелушки разрастались, словно опара в дубовой квашне. По лощине били с двух сторон «Шилки», ВОГи, автоматы и прочая разношёрстная мелочь, применяемая при отражении разведывательно-диверсионных групп.