— Нет.
— Вы сказали, что это земляной дракон и он не летает, а потом увидели фото и поняли, что дракон изменился. Значит, он может меняться?
— Вера... — он обернулся с усталым и раздражённым видом, посмотрел на неё, она развела руками:
— Я просто пытаюсь убедиться, что мои глаза мне не врут. Татуировка может меняться или нет?
— Боги, Вера, какая же вы доставучая... Да! Теоретически, татуировка должна в течение жизни меняться, так говорят жрецы из храма Золотого, но я считаю, что это враньё, её просто таким особым образом рисуют, чтобы по мере того, как человек растёт и у него меняется тело, татуировка тоже менялась. Я свою до того раза никогда не видел, мне не приходило в голову расставлять зеркала и рассматривать, я показал её одному человеку и спросил, как она выглядит, он мне сказал, что там земляной дракон. Как я понимаю сейчас, он соврал, ничего удивительного, люди постоянно врут.
— Она правда меняется. Вот тут был разрыв, а теперь ровно...
— Заросло так.
— А тут вообще крыло в другом месте, я помню, где оно было.
— Вера, вам показалось, хватит говорить ерунду.
— Чёрт... где телефон?
— В левом кармане.
Она вытерла руки и пошла рыться в его пиджаке, там лежало столько всего, что телефон нашёлся не сразу, она открыла галерею, нашла ту фотку, приблизила и внимательно рассмотрела, с облегчением убедившись, что глаза и память её не подводят. Устроила ещё одну фотосессию спине господина министра, и гордо предъявила ему фото:
— Сравните. Вот это сейчас, а вот это — тогда. Вот это место видите? Я говорила, что крыло я сшила, а лапку надо будет дорисовывать. А она сама дорисовалась. И лёг он немного по-другому, вот тут видно. Он шевелится.
4.32.2 Вы сюда лечиться пришли или ерундой страдать?
Он изучал фотографии с мрачным видом, тихо выругался под нос и положил телефон. Посмотрел на Веру, пожал плечами и опустил глаза.
— Вы когда-нибудь научитесь верить мне на слово?
— С моей работой это бессмысленный необоснованный риск — верить кому-то на слово. Но я попробую.
«Дзынь.»
Он чуть улыбнулся и кивнул на аптечку:
— В жёлтой банке мазь, намажьте швы.
Она кивнула, ещё раз вытерла руки и стала его мазать. В банке торчала длинная палочка-шпатель, которой очень удобно было выковыривать густую мазь и размазывать по шрамам. Мазь пахла его вчерашним отваром, Вера так увлеклась, что продолжила развозякивать мазь по господину министру даже тогда, когда все швы и шрамы были намазаны, особенно по тем местам, где прикосновения вызывали напряжение и мурашки, щекотка — дело тонкое.
На шее шрамов почти не осталось, но она всё равно внимательно всё изучила и «намазала», отодвигая волосы и водя сухой и чистой палочкой по еле заметным шрамам, наблюдая с очень близкого расстояния, как встают дыбом волосы на его шее от каждого её движения и даже от дыхания.
— Вера, — голос был старательно укоризненный, но запретно довольный, как будто он сам не мог определиться, чего от неё хочет, — там уже нет ран.
— А там уже нет мази, — шёпотом сказала она, прекращая прикидываться и начиная рисовать на его шее зигзаги.
— Мы... должны уже заниматься вашими вещами.
— Какие мы ужасные, не укладываемся в график, — вздохнула Вера.
— И ещё... скоро придёт Двейн, на обед... Док прописал ему вас, в качестве терапии.
