Сцена сменилась.
Вот она в кругу подруг, в каком-то закрытом дорогом заведении. Бокалы с шампанским, лёгкие смешки.
«Эта бедная овца до сих пор носится с этой историей. Представляете, ходит по инстанциям, требует, чтобы дело открыли заново! Какие у неё доказательства? Никаких. Все записи давно почищены. Свидетелей нет. А если и есть – скоро не будет».
Кто-то из женщин рассмеялся. Другая пожала плечами:
«А если она дойдёт до суда?»
Мать преступника отмахнулась:
«О, я найду способ это предотвратить. Пара звонков – и её дело исчезнет. А если понадобится – исчезнет и она».
Громкий, надменный смех. Звон бокалов. Праздник на костях.
Анна резко разжала пальцы. Женщина перед ней дёрнулась назад, глаза расширились в панике, дыхание сбилось.
В её сознании уже начинала формироваться иллюзия…
Анна видела, как её взгляд становится пустым, как дрожащие руки хватаются за воздух, пытаясь удержать хоть какую-то опору. Но её уже не спасти.
Она падала. Внутрь себя. В ту бездну, где на неё теперь смотрели те самые глаза – глаза мальчика, которого она обрекла на смерть. Но это как оказалось был не он, там был её сын…
А Анна лишь молча наблюдала.
Мир вокруг женщины рухнул.
Теперь она стояла на крыше высокого здания, ледяной ветер бил в лицо, резал кожу, но настоящая боль была не в этом. Перед ней, у самого края, стоял её сын. Его колени дрожали, лицо было искажено страхом, в глазах застыла паника. Позади него сгрудились тени – размытые силуэты, злобно ухмыляющиеся подростки, их голоса шипели и давили, как яд:
– Давай, прыгай! Разве ты не понимаешь? Это единственный выход!
Её сын судорожно оглянулся назад, его губы дрожали, он пытался что-то сказать, но слова застряли в горле. Казалось, воздух вокруг него стал гуще, словно сама реальность сдавливала его в безвыходном кошмаре.
– Мама… – выдохнул он, едва слышно, но её сердце разорвало этот шёпот на миллионы осколков. Она хотела броситься к нему, схватить, вырвать из лап тьмы, но ноги приросли к земле. Она не могла двинуться. Она была вынуждена смотреть.
И он прыгнул.
– Нет! – крик вырвался из её груди, обжигающий, раздирающий, словно он вырывал из неё саму душу.
Она бросилась вперёд, но её пальцы схватили лишь воздух. Она не могла больше дышать, не могла даже закричать. Время растянулось в вечность, пока тело её сына падало вниз. Он разбился. На её глазах. Кровь разлилась по холодному асфальту, впитываясь в камень, словно запечатлевая эту боль навсегда.
Она рухнула на колени, руки дрожали, в глазах стояли слёзы, но этого было мало. Этой боли было недостаточно, чтобы искупить то, что она сделала.
Вокруг зашептались голоса. Те самые подростки, чьи силуэты теперь становились всё яснее, всё реальнее. Они смеялись. Говорили между собой, переглядывались, как тогда, когда это произошло впервые.
– Ты думал, он прыгнет? – усмехнулся один. – Нет, я не думал, что он реально это сделает… Хахаха! – Вот идиот! Мы просто пошутили!
Смех пронзал её, как тысячи игл, раздирал её грудь на части. Это было уже не просто болью. Это была кара. Та самая, которой она избегала. Она видела это в глазах другой матери, когда говорила, что её сын сам выбрал уйти. Теперь она знала, какой это ад. Теперь это был её ад.
Её сердце разрывалось, как будто кто-то вырвал его из груди, растоптал, раздавил в пыль. Её руки тянулись к безжизненному телу сына, но это было бесполезно. Она ничего не могла исправить.
