Я ухожу, господин Лекарь - страница 10
Вдыхаю весенний воздух, пропитанный свежестью озерной воды. Вдруг из зарослей выплывает несколько белых лебедей. С восхищением наблюдаю за их грацией.
— Нет, мама, я восстановлю его. Он будет работать, здесь по-прежнему будут гулять пары и наслаждаться видами. Здесь так хорошо, мама, спокойно.
Здесь можно отдохнуть от проблем, излечить душу. Я это чувствовала…
Домой мы возвращались немного уставшими. Но, несмотря на это, стало просторно в мыслях. Пансионат Таккера поистине волшебное место! В голове чисто, в груди дышится легко, и снова появились силы.
Сжимаю книгу в руках и улыбаюсь, уже строю планы. Завтра займусь подсчётами!
Дома нас встретили Элла с Дарси. Я уделила время малышке — так соскучилась за день, привыкла, что она постоянно рядом, а тут на целый день уехала из дома.
Пока домочадцы готовились к ужину, я вернулась в кабинет отца. Он стал моим любимым местом. Поняла, что хочу под окно мягкую софу, чтобы можно было отдыхать от дел, а ещё вазу с живыми цветами и портьеры в светло-голубых тонах, ковёр мягкий и картину с видом пансионата Таккера!
Кружусь и подхожу к столу, чтобы положить книгу.
— А ещё красивую чернильницу и статуэтку. И портрет Эллы. Он есть.
Правда, в Бран-Холле… Нужно добавить в список. Не забыть бы.
Взгляд цепляется за серый конверт. И свет вокруг будто немного меркнет, а из глубины сердца всплывает знакомая тоска.
Нужно уже прочесть его и забыть.
Присаживаюсь и распечатываю бумагу, достаю записку.
Аромат легким шлейфом взмывает в воздух и кружит. Запах цитруса и можжевельника. Запах Кристана.
Отгоняю прочь наваждение, задерживаю дыхание и раскрываю плотный листок.
Всего две строки. Почерк ровный, красивый, размашистый. Даже в нём чувствуются свобода, спокойствие и сила.
Кристан не пытается донимать меня, как опасалась мама, вовсе нет. Он будто ждёт чего-то.
Что я опомнюсь и вернусь? Что изменю своё решение? Он уверен, что я так и поступлю. Продолжу преданно ждать его позднего возвращения и со щенячьим визгом бросаться в объятия?
Так вот — нет!
Или же, напротив, я облегчила ему жизнь своим уходом, и он только радостно вздохнул? Но, как бы то ни было, с замиранием держу записку, и сердце едва не выскакивает из груди, бьётся будто рыбка в сети, сильно, тяжело, отчаянно. Почему-то ком подступает к горлу, и страшно читать содержимое. Эти скудные две строки…
Успокаиваюсь, набираю в грудь воздуха.
“Леджин… послезавтра у Леноры Гронвей юбилей. Мы обещали приехать, помнишь? Прошу тебя, давай выполним это обещание”.
Прикрываю веки и не двигаюсь, лишь руки сами собой опускаются. В ушах звенит, сердце грохочет, будто волны бьются о скалы.
И это всё, что он хотел сказать? Немногословно. Или настолько занят, что на большее не хватило времени? Как это ожидаемо. И одновременно неожиданно.
Закипаю, пальцы сминают записку. Хочется порвать её на мелкие-мелкие кусочки. Надоели эти жалкие подачки! Как же надоели!
Дышу негодованием. Какой же он бессердечный! Жестокий. И равнодушный. Как можно быть таким?!
Глаза запекло от слёз. Всего лишь две строки, но подняли настоящий шторм во мне. А ведь я готовилась, думала, будет уже легче. Наивно.
Горько поджимаю губы и швыряю лист на стол.
Значит, он всего лишь хочет, чтобы я приехала на юбилей его бабули? Значит, его волнует только это? Криво усмехаюсь, кладу руки на подлокотники и сжимаю пальцами гладкое дерево до белых костяшек.