На что он надеется? Что я побегу как собачка к его семье?!
Они, как и светское окружение, не любили меня: его мать считала, что он заслужил более достойную партию. Нет, она молчала при мне, потому что Кристан не допускал косых взглядов в мою сторону даже от матери. Просто однажды я услышала разговор госпожи с отцом Кристана. Она отзывалась нелестно обо мне. Было неприятно, но я также понимала, что не могу нравиться его близким по умолчанию. И не обязана. Я знала, с чем придётся столкнуться, выходя замуж за господина лекаря.
В целом его родственники вели себя со мной сдержанно и немного безразлично, настолько, что иногда, когда Кристана не было рядом, проскальзывали уколы и едкость.
К счастью, Кристан не настаивал встречаться с его семьёй, не требовал от меня доброго отношения: подобные узкие семейные встречи и праздники были для меня всегда пыткой, хоть они и редки.
Единственный человек, который отнёсся ко мне доброжелательно, это госпожа Ленора Гронвей. Мне было приятно с ней общаться, мудрая, спокойная, с закоренелым традиционным взглядом на жизнь. Ей почти девяносто пять, и, хотя она выглядит превосходно, всё же каждый следующий год может быть последним для неё…
Эта мысль привела в чувства. Ленора не виновата в том, какая пропасть, между нами.
О своих внутренних терзаниях я рассказываю маме, которая нашла меня в кабинете.
— Будет некрасиво, если я проигнорирую. И расстраивать в такой день Ленору, сказав о своём решении о разрыве, слишком жестоко. Единственному человеку, кто принял меня в эту семью. Я не знаю, что делать, — наконец вслух признаю своё бессилие.
Ещё я так устала за день, ничего больше не хочется, а эта записка выжгла последние эмоции.
— Завтра ещё будет время, не принимай сейчас никаких решений, отдохни, — читает мои мысли Ионес, хотя по мне, наверное, всё видно, от мамы я не прячу своего состояния, уже и на это не способна.
Но руки зудели взять чистый лист бумаги и написать большими жирными буквами ответ:
“Оставь меня в покое!” или “Иди к чёрту!”. Боги, на меня это совсем не похоже. Отчаяние сжимает сердце, и я уже хочу написать другое: “Не трогай меня, не пиши, не приезжай! …Я так тебя люблю, Крис, мне так больно, что ты не можешь мне ответить тем же. Так больно…”. Он не дает мне воздуха, совсем не дает…
— Леджин, — гладит мама по плечу, — идём ужинать, — тихо зовет.
5. 5. Я вас слушаю мисс…
Кристан Гронвей
— Господин Гронвей, добрый день, — слышится женский голос от двери.
Не поднимая взгляда, продолжаю думать над очередной запиской для Леджин. Она не ответила. Уже скоро обед, и от неё ни слова. Меня это беспокоит. Почти выводит из себя. Не думал, что всё дойдет до такой глупости — что она соберёт вещи и уедет к своей маме.
— Господин лекарь? Можно? — врывается в мысли осторожный голос пациентки.
Поднимаю взгляд. Молодая пациентка с копной огненно-рыжих волос, собранных в причёску, в изумрудном платье с полупрозрачной шалью, лежащей вокруг шеи. Смотрю на дверь. На ней точно висит табличка лекаря, или кто-то поменял и здесь проходит светский бал?
— Да, проходите, — откладываю записку. — Я вас слушаю, мисс…
— Ронсаль, Миранда Ронсаль, — вежливо улыбается пациентка, усевшись на мягкий стул. — Я была у вас четыре дня назад на приёме, помните?
Через мой кабинет проходят сотни людей, конечно, как лекарь я помню всех, но, кажется, леди выглядела… немного иначе. Болезненный вид, потухший взгляд. Но сейчас всё в порядке. Как видно.
