– Ну и как прикажете это понимать, молодой человек? – Тетушка держит «Народный обозреватель» двумя пальцами, будто в руках у нее не красивый листок, а грязная тряпка.
Прямо на передовице опешивший Пауль узнал самого себя. Глаза горят восторгом, ладонь вскинута в нацистском салюте, рядом партийный штандарт со свастикой, вокруг которой расправляют крылья золотые орлы. И летящая яркая подпись: «Юность Германии – в наших рядах!»
Красота какая!
Изумление от собственного нахождения на передовице самой настоящей газеты затмило даже ясное понимание: сейчас тетушка устроит такое, что он запомнит очень надолго.
– В школьном дневнике я через день нахожу все новые записи о прогулах, но на то, чтобы шляться в компании примитивной шантрапы у вас время неизменно находится. Думаю…
– Гретхен, позволь кое-что тебе объяснить. – Неожиданно вмешался дядюшка Вилли, отвлекшись от чтения книги. – В Германии новая власть. И юный Пауль с нею дружен. Этот факт в будущем вполне может благополучно сказаться на его карьере.
Пауль так и застыл с открытым ртом. Никогда раньше дядя не вмешивался в воспитательный процесс. Какой бы Содом с Гоморрой не устраивала тетушка, какие бы наказания ни придумывала, герр Майер всегда воспринимал это как безусловно наисправедливейшую данность. Лишение сладкого? Значит, лишение сладкого. Запирание в чулане? Так тому и быть. Славная порка солдатским ремнем? Восхитительно. Его супруге виднее, как обращаться с детьми.
Но на сей раз он вмешался. Да еще как!
– Есть еще кое-что, чего ты упорно не хочешь понимать, Гретхен. – Все также спокойно продолжил дядюшка Вилли, не обратив никакого внимания на яростный блеск в глазах супруги. – Очень скоро за подобные речи начнут резать языки. Убедительно прошу тебя: обстоятельно обдумывай каждое слово, которое ты в будущем захочешь высказать об Адольфе Гитлере и его партии.
Радостное весеннее солнце заливает улицы в бесчисленных алых знаменах. Пауль идет по ставшим вдруг незнакомыми берлинским бульварам. На лицах прохожих – буря эмоций. Радость и надежда, страх и опасливая настороженность – все мешается в яркую картину. Угрюмое равнодушие, столь привычное с самого детства, исчезло безвозвратно. И, уходя, изменило известный некогда мир, оставив взамен что-то новое.
Огромный Берлин, высокомерные витрины дорогих магазинов и мрачные трубы заводов. Изысканные выставки. Простота и обширность пивных. Все это осталось таким, каким было несколько месяцев назад, и при этом неуловимо изменилось, а вместе с Берлином меняется и страна, над которой город на Шпрее раскинул орлиные крылья и устремил в небо острые шпили.
Пауль, сам того не понимая, все эти дни ищет ответ на странный, мучительный вопрос: что же до такой степени изменило мир, казавшийся застывшей в граните догмой? И бесконечные радиоприемники на фонарных столбах отвечают голосом фюрера:
Настали великие времена. Германия пробудилась.
