– Я очень благодарен вам, дядюшка. Но у меня другие планы. – После недолгой заминки ответил Пауль.
– Да ну? И какие же, позволь узнать?
– Я твердо решил стать офицером.
Поднявшиеся было над роговой оправой очков брови дяди Вилли вернулись на законное место.
– Ах, ну конечно. Совсем забыл про эту новость. Армия… Ну, что ж, достойное начинание. И, пожалуй, куда более соответствующее твоей натуре.
– Я уж и не надеялась дожить до того времени, когда молодежь опять начнет мечтать об офицерских званиях. – Тихо добавила тетушка Гретхен.
В субботу Пауль пришел к назначенному времени на Зеештрассе. Семья брата живет – теперь уже жила – в четырехэтажном доме, окна которого выходят прямиком на шумную улицу. Не самое приятное местечко, но бывает и хуже. Возле подъезда стоит грузовой «Опель». Водитель безмятежно курит, пуская в синее небо облачка дыма.
– Пауль! Поднимайся к нам! – Раздался сверху крик Рудольфа.
Внутри небольшой квартиры – радостное оживление. Марта и малышка Ильзе, которой скоро стукнет восемь, укладывают в коробки тщательно завязанные узелки с вещами. Сам Рудольф примеряется к тяжеленному пианино.
– Привет. Спасибо, что пришел. Мне без тебя никак не справиться.
– Привет, дядя Пауль!
Слово «дядя» поначалу ввело в совершеннейший ступор. Так его еще никто не называл. Хотя все вроде бы верно: он по сравнению с белобрысой шмакодявкой самый настоящий дядя. Да и с точки зрения родственных уз Ильзе ему приходится племянницей.
– Добрый день. – Спокойно поприветствовала его Марта. На мгновение их взгляды встретились. Кажется, в синих глазах таится тщательно упрятанная неприязнь. Только и остается, что тихо вздохнуть. Жене брата он за минувшие годы запомнился как сорванец, докуривающий чужие окурки, разрисовывающий стены всякими гадостями и дерущийся с другими, такими же маловоспитанными обитателями берлинских дворов. Из песни слова не выкинешь, всего этого в его жизни и впрямь хватало, но…
Все равно в душе неприятно зацарапалась глухая досада. Положение спас ничего не заметивший Рудольф, схватившийся за край пианино.
К тому времени, когда они, пыхтя и проклиная все на свете, вытащили тяжеленную бандуру во двор, Пауль про неурядицы с собственным прошлым и думать забыл. Хандрить и рефлексировать хорошо, когда есть свободное время, а вот тяжелый физический труд всю эту дурь из головы вышибает на раз.
– Ну и тяжела, гадина… ух… Еще диван. И поедем, – вымолвил брат, вытирая проступивший на лбу пот.
– А остальная мебель? – Не понял Пауль.
– Так она не наша, а хозяина квартиры.
– Как так? А как же вы в новой квартире жить собираетесь?
– Да там уже все есть. Одной головной болью меньше.
Только и остается, что удивленно покачать головой. Что ж у тестя Рудольфа за связи такие, что ухитрился выцарапать целую обставленную квартиру?
После того, как диван занял место в кузове рядом с пианино, настал черед подготовленных Мартой коробок и узелков со всякой мелкой утварью. Последним оказался старый деревянный сундук, на котором красуется украшенное завитушками «1895». Пауль при виде раритета удивленно хмыкнул. Дубовый ветеран, небось, железного канцлера фон Бисмарка помнит.
Места в кабине всем не нашлось, так что рядом с шофером посадили Марту и малютку Ильзе, а братья Блау залезли в кузов.
– Что ж у твоей родни за связи, что вам забесплатно обставленную квартиру выдали? – Не удержался от расспросов Пауль, когда «Опель» выкатил на забитую машинами улицу.
