Я знаю твой секрет - страница 66



Озабоченные придурки.

— Любовь приходит и уходит. Так бывает, — откликается Рора вполне нейтрально, однако заметно, что подвох в кривых смешках она прекрасно улавливает. А вот в чём он кроется...

— Поэтому в этой жизни любить нужно только себя, да? — не могу не съехидничать.

— Именно.

— Любить себя — это хорошо. Это я одобряю, — довольно кивает Барин, отвлекаясь на вспышку лежащего возле тарелки с крылышками барбекю айфона. — Любовь — это слабость. Особенно любовь к женщине. Именно она толкает мужчин на самые безрассудные поступки, — что-то быстро набирая на электронной клавиатуре, продолжают размышлять. — Сколько войн было развязано из-за женщины? Елена Троянская, Клеопатра, Ла Кава.

— Женщина — всегда лишь предлог, — не соглашается Белинская, залпом допивая остатки и отставляя бокал. — На деле причины куда прозаичнее: власть, территории, ресурсы.

— Задетое мужское самолюбие, — поддакиваю.

— Задетое мужское самолюбие, — охотно соглашаются.

— Религия.

— И она тоже.

— Так, хорош, — смеётся Барин, убирая телефон в карман валяющейся между ними дутой куртки и отзеркаливая мою позу. Правда ему, в отличие от меня, куда удобнее ноги расставить — пространства для маневренности больше. — Всю романтику убиваете своими аргументами.

— Вот уж не мог и подумать, что ты романтичная натура, — скептически фыркаю.

— Тоже самое могу сказать и о тебе. Сколько я тебя знаю? Лет пять? И впервые на моей памяти ты рискуешь собой, спасая девушку. О чём-то ведь это да говорит, верно?

— О том, что моя система ценностей разделяет причину и следствие как-то слишком уж криво?

— А твоя система ценностей разве предполагает деление в принципе?

— Как оказалось.

— Однако. Голубка, да вы особенная, — лукаво переглядываются с Авророй. — Смогли-таки размягчить сухаря. В чём секрет, не подскажите?

— Откуда ж мне знать? У него и спросите.

— Не ответит.

— Тогда могу выдвинуть предположение: у него просто есть сердце. Он, конечно, не умеет им пользоваться, но мораль нет-нет, да всё же пробивается из под толщи цинизма. Иногда.

Так, я что-то не понял: меня приласкали только что или обхаяли?

— Мораль придумали для того, чтобы наш вид не вымер, — спешу заметить.

— И это работает, согласись?

— О, да. Вымирать мы не вымираем. Только деградируем.

— Тебе виднее, — подхватив рюкзачок, жестом просятся на выход. — Позвольте отойти в уборную.

— Вы к нам вернётесь?

Барин ну точно заискивающий котяра. Даже руку подаёт, помогая вылезти!

Ох, не к добру это.

— Обязательно, — не менее лебезиво обещают. Ща натурально блевану от этой фальшивой обоюдной идиллии. — Буду признательна, если закажете мне ещё полусухого.

— Очаровательная барышня, — проводив её скрывшуюся за углом фигуру, многозначительно играют бровями, оборачиваясь ко мне. — И, как понимаю, в сексе неплоха, а?

— Кстати, Тёмыч, — пихает меня локтем Грек. — Если вы с ней того-этого... ну, разбежались в смысле, можно тогда я её приберу к рукам?

Не отвечаю ни одному, ни другому, залипая на диджея, играющегося со своими пультами. Вернее, сквозь него.

— Ты куда? — интересуются, когда и я резко поднимаюсь с места.

— Ща приду.

Естественно, иду за Ророй. Аккурат в конец узкого закутка, где под непристойного вида светящейся вывеской притаилась дверь в общие туалеты. Не запертая. В отличие другой, ведущей в кабинку.

— Ломать обязательно? — вздрагивая, вскидывают голову, когда хлипкий язычок задвижки выламывается с корнем от единственного рывка. Выставляя на всеобщее обозрение её: оперевшуюся задом на встроенную раковину и... пасущуюся в телефоне Барина.