– Спасибо, доктор Торн, – сказала она тихо, отворачиваясь к своему кричащему холсту. Её профиль на фоне буйства красок был хрупким и печальным. Длинная светлая прядь упала на щеку.
Сайлас стоял, не зная, что сказать. Его взгляд скользнул по её спине, по напряженным плечам, по рукам, всё ещё слегка дрожащим. Он привык видеть свидетелей сломленными, истеричными, замкнутыми. Но не такими… упорными. Не такими, кто осмеливался оспаривать его реальность своими красками и догадками. Это было… неудобно.
– Вы пытаетесь нарисовать то, что видели? – спросил он неожиданно, кивая на холст.
Арлетта взглянула на свое творение – хаотичное, тёмное, полное безысходности.
– Я пытаюсь нарисовать тень, – ответила она горько. – Но тени не имеют лица. Только очертания. И запах. Химический, едкий запах. И этот… зелёный цвет. Как клык змеи.
Она повернулась к нему снова. Янтарные глаза были бездонными.
– Может, вам стоит попробовать иначе, доктор? Не искать только отпечатки пальцев и состав краски. Может, попробовать… нарисовать портрет этого человека? Из того, что есть? Тень. Запах. И редкая, ядовито-зеленая краска. Разве это не детали? Разве они не складываются в… в образ?
Сайлас смотрел на неё. Художница. Предлагала ему рисовать портрет преступника. Это было так далеко от его протоколов, от его скальпелей и микроскопов, что казалось чистым безумием.
– Моя работа основана на фактах, мисс Ван дер Вельде, – произнес он, пряча тюбик с краской в карман. – Не на воображаемых образах. Я проверю вашу информацию о краске. Ожидайте звонка.
Он повернулся и вышел из мастерской, не оглядываясь. Солнечный свет, тёплый и живой, остался позади, вместе с запахом красок и образом женщины с янтарными глазами, которая осмелилась предложить ему видеть мир иначе. Он шагнул в прохладную серость подъезда, и дверь мастерской закрылась с тихим щелчком, отсекая буйство цвета.
Но в кармане его пиджака лежал маленький липкий тюбик с редкой зелёной краской. И в памяти, вопреки всему, застыл вопрос из её янтарных глаз: «Разве они не складываются в образ?»
Он отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Факты. Только факты. Тень убийцы не имела лица. Она имела ДНК, отпечатки обуви и, возможно, состав краски. Этого должно было хватить. Но где-то в глубине, в том месте, которое он давно заморозил, шевельнулось что-то похожее на сомнение. Или просто раздражение. От художницы, которая видела зелёные капли там, где их не должно быть, и осмеливалась думать, что он что-то упускает.
Глава 3
Имбирное печенье и Тени Прошлого.
Солнце, уже клонящееся к закату, окрашивало мастерскую Арлетты в тёплые золотистые тона. Хаотичный холст с криком боли всё ещё стоял на мольберте, но теперь он был прикрыт старым льняным полотном. Воздух, пропитанный запахом красок и скипидара, смешивался с новыми, уютными ароматами – свежесваренного кофе, корицы и чего-то сдобного, сладкого.
– Прямо, как в детстве, помнишь? – Марго Рено, скульптор с огненно-рыжими кудрями и вечно запачканными глиной руками, поставила на заляпанный красками столик поднос с дымящимся имбирным печеньем. – Твоя бабушка всегда пекла такое, когда нам было грустно. Говорила, имбирь – для храбрости.
Арлетта слабо улыбнулась, поправляя выбившуюся из небрежного узла светлую прядь. Её янтарные глаза, всё ещё хранившие тень горя, казались чуть светлее в этом тёплом свете и среди друзей. Марго была глотком свежего воздуха, ураганом энергии и безусловной поддержки. А рядом с ней, аккуратно раскладывая крошечные кисточки на чистом листе бумаги, сидел Лео Вандерлинде, тихий и педантичный реставратор графики из соседней галереи. Его тонкие пальцы, привыкшие к ювелирной работе, казались неуместными рядом с Марго, но именно его спокойная, молчаливая забота часто была спасительной.
