– Скажите, пожалуйста, – прошептала Полина, глядя на свой кусочек. – Он… с ядом?
– Догадалась! – хищно сверкнула глазами Ирина Олеговна. – Ладно, живи пока, – добавила она, переставляя местами тарелки.
– А вы?
– А мне не страшно. Я сама с ядом. Как кобра! Ха-ха!
Ирина Олеговна налила фанту в чашки, подняла свою.
– Ну что, за девчонок?
– За девчонок.
«Знаю, знаю», – сказали коричневые глаза Полины.
«Тсс, тсс», – отвечали черные глаза Ирины Олеговны.
С тортом в животе Полина вышла в коридор.
Шурх-шурх, шурх-шурх.
Впереди по коридору ползла мясистая желеобразная гусеница. Завучиха. Полина прекрасно видела, что у завучихи по бокам с каждой стороны по восемь коротеньких ножек, и она семенила ими, помогая себе маленькими ручками, а ее выпуклый задок колыхался в такт шажкам.
Шурх-шурх. Поворачивала голову вправо-влево – все ли хорошо в школе. И как ни легка была поступь Полины, все же завучиха своим насекомьим чутьем уловила вибрацию пола и изогнула свое сегментированное тело таким образом, что ее круглая голова с жвальцами оказалась рядом с ее круглым задом. Жвальца задвигались:
– А, Алесина Полина! Ты, кажется, из первого бэ? Как год закончила? Как мама?
– Год хорошо. Мама тоже.
– Ну хорошо.
Шурх-шурх. Шурх-шурх.
Завучиха медленно ползла по коридору. Впереди нее, налево, был вход на лестницу, которая вела на первый этаж, к свободе. Полина легко могла обежать медлительную завучиху, но остерегалась, а вдруг та продемонстрирует неожиданную реакцию, схватит Полину и станет жевать ее жвальцами. Нет уж…
Наконец завучиха проползла мимо лестницы и стала двигаться дальше, а Полина помчалась, перепрыгивая через пятнадцать ступенек, и оказалась на улице.
«На мост!»
Богатыри на мосту зазеленились, приукрасились, приоделись, расчесались. Сменили тяжелые зимние двуручные мечи на легкие кинжалы и луки.
Передний воин приосанился:
– Княжна совсем юная. Но скоро подрастет, возьму в жены. Моя будет.
– Моя… моя… моя, – загудело дальше по строю.
– Полегче там, – говорила Полина, вращая земной шар ногами. – Привет, дедушка, – крикнула она в сторону.
И была уже возле дома, когда старый богатырь очнулся:
– Не по уставу… приветствует… хм.
*****
«Двадцать первое. Ночь. Понедельник…
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле…» –
читала Полина, сидя на скамеечке под деревом.
«Ха. Хм. Ха».
Лето обернуло Полину в зеленое, одело ноги в пыль, лицо – в цвет, волосы – в свет, нарезало дольками, замесило в жарком деревенском воздухе, добавило в равных долях коровье мычание, стрекот кузнечиков, басовитое ворчание бабушки Вари и нудное блеяние всегда пьяного дяди Пети. Ойе! Девочка готова.
– Полина, куда? Те́мно уже!
– Я рядом, бабушка!
Магия. «Двадцать первое. Ночь. Понедельник», – шептала Полина, когда ноги несли ее на край деревни, где начиналось поле, простирающееся до края света и даже дальше.
Встать. Посмотреть далеко-далеко вдаль. Правую руку вытянуть вперед. Ладонь параллельно земле. Пальцы чуть-чуть развести. Закрыть глаза. Шепотом, но четко, акцентированно:
– Двадцать первое… Ночь… Понедельник…
Прохладный воздух ударил в лицо, отбрасывая волосы назад. Трава волнами прогибалась ниже, качаясь, отзываясь. Заснувшие было цветы распрямлялись, раскрывались. Кусты поворачивались. Черная масса дуба, стоящего на краю земли, пошевелилась.
– Ойеее! – загудело вдали.
– Буггааа! Иоолоо! – пропела Полина.
