Ярослав и Анастасия - страница 9

, печенеги – кого только не было. Неподалёку от Берлада находились развалины древней дакийской крепости Зузидавы, разрушенной то ли римлянами, то ли славянами, то ли готами много столетий назад. Город Берлад имел широкую пристань, просторное торжище, повсюду видны были мазанки и отдельно стоящие избы-хутора. А вот укреплён был Берлад неважно, опоясывал его лишь частокол из плотно подогнанных друг к другу заострённых кольев. Но нападения вольница берладницкая не боялась – где не спасали стены, помогали храбрость и отчаяние. Доселе никому из соседей не удавалось подчинить Берлад, склонить к земле, подавить волю его непокорных жителей. Жили набегами, ходили «за зипунами» аж за сине море. Друг дружку держались, понимая, что при такой лихой жизни всякая может приключиться беда, братались, а для выбора нового похода скликали круг. На том же круге выбирали тысяцких, сотников и десятников. Единой власти не было. Кто не хотел, мог уйти.

…Старый, с седыми вислыми усами и морщинистым лицом, в нескольких местах перерезанным застарелыми шрамами, сотник Нечай не удивился, увидев перед собой незнакомого чернявого парня, одетого кое-как, в стоптанные постолы[63] и пыльный кафтан землисто-серого цвета. Баранья папаха лихо заломлена набекрень, чуб вьётся на смуглом челе, белые зубы сверкают в улыбке. Много таких, молодых удальцов, приходило в Берлад, многие добывали себе славу, богатство. Но были и те, кто и голову терял в первом же бою, в лихой сумасшедшей сшибке с очередным врагом. Это уж кому как повезёт.

Сам Нечай в последние годы жил тихо, в походы почти не хаживал. Лета были уже не те, чтоб мчаться с саблей наголо по степи, выискивая добычу, или грести на струге, вспенивая морскую гладь. То одно болит, то другое. Добра же накопленного за годы жизни в Берладе покуда сотнику хватало. Да вдвоём со старухой-женой они как-нибудь век свой доживут. Было у Нечая трое сынов, да все полегли в жарких сечах, были две дочери, да давно уже вышли они замуж и уехали в дальние края: старшая – на Волынь, младшая – в Поросье. Только и осталось у старого Нечая в жизни, как вспоминать столь быстро прошедшие годы, былые походы да смахивать с глаз слёзы по погибшим сынам. А тут этот молодец…

– Звать меня Акиндином. Из Галича пришёл. Братья двухродные все мои волости под себя сгребли. Вот я и ушёл. Со мною десятка два людей верных, – коротко поведал Нечаю о себе незнакомец.

Старик вздохнул, кивнул седой головой, промолвил в ответ:

– Много тут таких, как ты, хлопче, собирается. Кто волости потерял, кто из кабалы боярской ноги унёс, кто из угров, в рабы идти не захотел.

– И что? Давно ли делами своими славны были берладники? Самый Киев в страхе держали!

– Были дела. Тогда князь у нас был, Иван Ростиславич. Он нас вёл. А ныне сгинул он. Бают[64], отравили. Многим на Руси не был он люб.

– Я слыхал, ты с сим Иваном повздорил крепко, ушёл от него?

– Гляжу, немало обо мне проведал, хлопче, – то ли с одобрением, то ли осуждая, заметил Нечай. – Да, было такое. Не по любу мне стало, когда половцев поганых он на Понизье навёл. Вот и отъехал от него. Поганых на Русь водить – последнее дело.

– А как думаешь, крепка ныне вольница берладницкая? Готова ли на большие дела? – перевёл разговор на другое Акиндин.

– Оно, может, и пошли бы удальцы хоть за сине море, да токмо… Как на духу те скажу: нет в Берладе вождя достойного. Смуты идут. Вот ежели б… Хвастать не хочу, но коли б был помоложе, смог бы, думаю, поднять вольницу в большой поход. На тех же половцев али на угров.