Читать онлайн Роман Душкин - Йоль и механический разум. Книга вторая «Деяние»

В голове как будто бы зазвенел будильник, и я долго не мог понять, где я нахожусь, на каком уровне реальности. Или это был сон? Внезапно яркий свет проник сквозь закрытые веки, и я окончательно сбросил с себя морок бессознательного. Я вспомнил, что я лежу в депривационной камере, а на мне костюм виртуальной реальности для полного иммерсивного погружения.

Руки дрожали, когда я снимал нейроинтерфейс. Опять это чувство – словно я просыпаюсь от очень яркого, очень важного сна, детали которого ускользают с каждой секундой. Йоль… Глойда… машина… Но что именно мы там делали? Почему я помню эмоции, но не помню мыслей?

Голова гудела, как после долгого перелёта. Мышцы затекли от многочасового лежания в одной позе, а во рту стоял металлический привкус – побочный эффект нейроинтерфейса. Я медленно сел, дожидаясь, пока исчезнет головокружение. Сколько времени я провёл там? Часы на стене показывали… Чёрт, опять потерял счёт времени – я планировал погружение на пятнадцать минут, но опять прошёл час, и меня вывела из виртуальности система безопасности депривационной камеры.

Фрустрация накатила волной. Месяцы работы, десятки погружений, и что у меня есть? Смутные ощущения и интуитивные догадки, которые рассыпаются при попытке их сформулировать. Отец был прав – нужно что-то менять в подходе.

Интересно, что происходит с Глойдой в реальности? Кто тот человек, который управляет её аватаром? Мужчина или женщина? Молодой или пожилой? Сталкивается ли он с теми же проблемами, что и я – с потерей памяти после выхода из виртуальности? Или у него более совершенное оборудование? Иногда мне казалось, что Глойда помнит больше, чем я, что её озарения приходят легче. Возможно, её игрок нашёл способ сохранять осознанность в виртуальном мире? А может быть, это просто более талантливый исследователь, чем я? Эта мысль была неприятной, но я не мог её отогнать.

Проблема стала очевидной после третьего месяца экспериментов. В виртуальности я мог днями и неделями в местном масштабе времени размышлять над сложнейшими техническими задачами, но стоило вернуться в реальность – и в памяти оставались лишь эмоции. Радость открытия, азарт исследования, но не сами открытия. Мозг словно переводил всё происходящее в режим сновидения, защищаясь от когнитивного диссонанса.

Отец выслушал мои жалобы с привычным спокойствием эксперта в области когнитивных наук

– Онейроподобное состояние, – сказал он, потягивая душистый кофе в своём кабинете. – Мозг использует механизмы сна, чтобы не перегореть от резкой смены реальности. Но есть способы это обойти – изучи литературу по осознанным сновидениям.

Я кивнул.

– Ты же понимаешь, что играешь с огнём? – добавил отец, внимательно изучая мой последний отчёт. – Прямое вмешательство в работу мозга во время изменённого состояния сознания… Если что-то пойдёт не так…

– Риски я просчитал, – перебил я, хотя в глубине души понимал: отец прав. Но отступать было поздно. Слишком много времени и сил уже вложено в проект.

– Хорошо, – вздохнул он. – Но обещай мне: при первых признаках проблем – немедленно прекращаешь эксперименты.

Исследования заняли несколько недель. Оказалось, что феномен осознанных сновидений изучен довольно хорошо – состояние, когда спящий понимает, что видит сон, и может им управлять. Существовали даже приборы для индукции такого состояния у онейромантов: специальные маски с датчиками движения глаз, которые подавали световые или звуковые сигналы в момент начала быстрой фазы сна. Принцип был прост – разбудить сознание, не выводя мозг из сновидческого состояния.

Особенно интересными оказались работы по нейрональной и биологической обратной связи. Некоторые исследователи утверждали, что можно не только индуцировать осознанные сновидения, но и усиливать когнитивные способности спящего, стимулируя определённые участки мозга слабыми электрическими импульсами. Это было именно то, что мне нужно – не просто осознанность в виртуальности, а усиленная способность к анализу и запоминанию.

К счастью, всё необходимое оборудование уже было в моём шлеме виртуальной реальности. Датчики жизненных показателей, электроэнцефалограф, трекеры движения глаз – всё это изначально предназначалось для мониторинга состояния игрока. Потребовалось лишь доработать пару сенсоров и написать программное обеспечение, которое могло бы распознать момент перехода сознания в онейроподобное состояние и подать сигнал для его пробуждения прямо в виртуальности.

Доработка заняла ещё два месяца. Тестирование, калибровка, отладка алгоритмов… Но наконец всё было готово. Я лёг в обновлённую депривационную камеру, надел усовершенствованный шлем и запустил систему загрузки сознания в своего персонажа в игре.

Первые тесты были неудачными. Система срабатывала слишком рано, выдёргивая меня из виртуальности в самые неподходящие моменты. Потом – слишком поздно, когда сознание уже полностью погружалось в онейроподобное состояние. Пришлось перенастраивать алгоритмы десятки раз, каждый раз рискуя собственным психическим здоровьем. Но постепенно система начала работать стабильнее.

Рука замерла над кнопкой запуска. А что, если это не сработает? Что, если я окончательно потеряю способность различать реальность и виртуальность? Отец предупреждал о таких случаях – исследователи, которые настолько глубоко погружались в искусственные миры, что теряли связь с действительностью. Но выбора не было. Где-то там, в мире гоблинов, меня ждали ответы на вопросы, которые мучили меня месяцами.

Восстановление персонажа:

● 

Имя: Йоль по прозвищу Тролльский Подкидыш.

● 

Раса: Гоблин.

● 

Пол: Мужской.

● 

Возраст: 17 лет.

● 

Локация: Домик в тролльском лесу.

● 

Статус: Исследователь.

Загрузка…

…Меня зовут Йоль по прозвищу Тролльский Подкидыш, и я пытаюсь создать машину, которая думает как гоблин, только быстрее…

Меня зовут Йоль по прозвищу Тролльский Подкидыш, и я пытаюсь создать машину, которая думает как гоблин, только быстрее. Звучит просто, не правда ли? Но за этими словами скрываются месяцы неудач, горы испорченных чертежей и постоянное чувство, что я не тот гоблин, который должен заниматься подобными вещами. Кто я такой, чтобы создавать думающие машины? Простой подкидыш из Орешника, который случайно наткнулся на древние знания.

Наш домик в тролльском лесу стоял на небольшой поляне, окружённой вековыми елями. Глойда как раз заваривала утренний чай, а я сидел за самодельным верстаком, заваленным чертежами, рунными камнями и обломками механизмов. Два года мы живём здесь, вдали от суеты Орешника, полностью сосредоточившись на нашем проекте.

Прямо сейчас передо мной лежала очередная попытка – механический блок размером с голову гоблина, покрытый рунами из трудов Пропра. Внутри находились шестерёнки, пружины и кристаллы, которые обрабатывают логические операции с истинными и ложными суждениями. Я повернул ключ активации, и внутри блока что-то щёлкнуло, зажужжало и заскрежетало. Старшие руны на поверхности начали тускло светиться, показывая, что магические эманации циркулируют по схеме. Но что-то не работает. Опять.

Вчера я снова перечитывал свои записи о мехамухах. Их «мозги» работают, принимают решения, ориентируются в пространстве. Но мы до сих пор не понимаем, как именно. А я пытаюсь создать нечто ещё более сложное, имея лишь обрывки древних знаний и собственные догадки.

Может быть, старейшины ошиблись? Может быть, я не тот «избранный», который способен на подобные свершения? Ведь что я знаю о настоящей механике, о глубинных принципах работы разума? Мастер Гноббл учил меня чинить часы и мельничные жернова, а не создавать искусственных мыслителей.

– Опять ничего? – спросила Глойда, подходя с двумя дымящимися кружками. Её голос звучит сочувственно, но я слышу в нём и нотку усталости. Два года неудач утомили не только меня.

– Руны срабатывают, механизм крутится, но больше ничего, – ответил я, постукивая пальцем по металлическому корпусу. – Словно мы собираем красивую игрушку, а не ту машину, чертёж которой нарисовали два далёких года назад.

Глойда поставила кружки на верстак, осторожно обходя разбросанные детали.

– Может быть, дело не в механике? – спросила она, присаживаясь на табурет рядом со мной. – Мы пытаемся заставить железо и руны думать, но что, если мы неправильно понимаем само мышление?

Я отложил инструмент и внимательно посмотрел на неё. За два года совместной работы Глойда стала для меня ближайшей соратницей. Я уже не мыслил своей работы без неё. Иногда она брала исследования и разработку полностью в свои руки, и часто мне казалось, что она понимает принципы работы разума лучше меня.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, потягивая горячий чай.

– Ну смотри, – она взяла один из чертежей и развернула его передо мной. – Мы создали схему, которая должна обрабатывать истинные и ложные суждения. Но разве мышление сводится только к этому? Разве мы сами думаем только в терминах «да» и «нет»?

Её слова заставили меня задуматься. Действительно, когда я размышляю над сложной задачей, в голове происходит что-то более сложное, чем простая логика Пропра.

– Тогда что ещё? – спросил я.

– Не знаю, – честно ответила Глойда. – Но помнишь, как ты рассказывал о своих детских исследованиях подземелий Орешника? Ты говорил, что иногда просто чувствовал, куда идти, не думая об этом логически.

Я кивнул, вспоминая те далёкие дни. Тогда, в подземельях под Орешником, я в самом деле полагался не только на логику, но и на какое-то внутреннее чутьё. Словно что-то подсказывало мне правильный путь. Но мне казалось, что каждый гоблин должен обладать таким чутьём, мы же живём в подземельях.

– Да, помню, – сказал я. – Но как это связано с нашей машиной?

– А что, если мышление – это не только логические операции? – Глойда наклонилась ближе к чертежу. – Что, если есть ещё что-то? Какие-то… образы, ощущения, связи между идеями, которые нельзя выразить через «истинно» и «ложно»?

Я задумался над её словами. В последние месяцы я всё больше сомневался в правильности нашего подхода. Мы строили машину по принципам, которые поняли из трудов Пропра, но что, если этого действительно недостаточно?

– Тогда как нам это учесть? – спросил я. – Мы не можем создать машину, которая «чувствует» правильный ответ.

– Почему нет? – возразила Глойда. – Посмотри на мехамух. Они же как-то принимают решения, не имея полной информации. Они находят дорогу, избегают препятствий, выбирают оптимальный маршрут. Разве это не похоже на интуицию?

Она была права. Мехамухи в самом деле демонстрировали поведение, которое трудно объяснить простой логикой. Но как воспроизвести это в нашей машине?

– Может быть, дело в том, как мы используем старшие руны? – предположил я. – Мы применяем их только для усиления логических операций. А что, если они могут делать больше?

Глойда оживилась:

– Именно! Помнишь, что писала Трюггла в книге по белой магии? Разные типы магии можно комбинировать. А что, если существуют комбинации рун, которые создают не логические, а… как бы это назвать… ассоциативные связи?

Эта мысль показалась мне интригующей. Мы воистину использовали руны довольно примитивно, следуя только тем принципам, которые изучили в учебниках по магии. Но что, если возможности рун гораздо шире?

– Но как это проверить? – спросил я. – У нас нет ничего для создания таких… ассоциативных связей. Никто никогда ничего подобного не делал.