Юрфак. Роман - страница 22

– Какие нежности! Перед ними немецкий недобиток, изменивший не только своей родине, но и своей семье, а они расшаркиваются! Тьфу! Я-то уйду, а вы и дальше тут поминальню устраивайте, язвенники-трезвенники! Ни закусить, ни выпить… Чай-чай… Скукотища! Чай песен не поёт! И, кстати, – крикнула она в сторону коридора, где Александра Ивановна обувала девочек, – не Северная Вестфалия, а Северный Рейн-Вестфалия. Я на историка училась, я знаю, а немец ваш даже название своей родины забыл!

Когда за Александрой Ивановной захлопнулась дверь, Ларсон, закинув в рот шоколадную конфетку и в момент проглотив её, встала и с легкомысленным «бывайте!» вынесла своё тело вместе с демонстрируемыми богатствами в коридор. Все замерли, потом, услышав щёлканье замка, с облегчением вздохнули, а любопытная, как ребёнок, Катя, вытирая слёзы, вспыхнувшие в огромных серых глазах, спросила:

– А крест ей зачем? Она, что, в бога верит?

– Да чёрт ей бог, верит она… Торгашка историческая! Мандатра! Наворовала себе в своём ювелирном и на машину, и на золото, и на шмотьё. Была б мужик, дал бы ей на дорожку пару добрый фонарей, – в сердцах выронил Тимофей, придерживающийся атеистических взглядов, не верящий ни в чёрта, ни в бога, и сжал кулаки.

– Тима, ну, какие фонари! Ты ж и мухи не обидишь, – перебила его Катя и положила прохладную ладонь на его горячие, плотно сцепленные руки, но буря эмоций, вызванная Ларсон, клокотала и требовала выхода, и Тимофей сквозь зубы яростно выпалил:

– Обижу, Катерина, если надо будет, если муха та будет зудеть не по делу и мешать жить, не посмотрю, что крестами увешана, прихлопну, как гадину последнюю!

Катя легонько сжала его пальцы, хотела ещё что-то сказать, но Марина, сама от себя не ожидая, выдала:

– На безверье и крест – вера, но обсуждать за глаза мы её не будем. Не стоит она того, да и не по-людски это.

***

Ночью Марина плакала от того, что так неожиданно произошло в их доме. Ей казалось, что мир рушится, что старые стены не выдерживают накала нервов и яростного сердцебиения. Веня сначала, как мог, успокаивал жену, но потом совсем отчаялся и только гладил её вздрагивающие плечи. Сон сморил его нежданно – он так и не смог наутро вспомнить, успокоилась она или нет.

На следующий день Марина ходила смурная. Веня не знал, как подступиться к ней – опыта налаживания отношений у него не было по одной простой причине: до прошлого дня недопонимания меж ними не возникало, и теперь ему было страшно, что он не справится с ситуацией. Перед соседями было стыдно, хотя Александра Ивановна заверила его, что ни он, ни Мариночка ни в чём не виноваты, что никто не несёт ответственности за поступки других, кроме бога, а они – не боги… Впервые захотелось сбежать из дома – так неуютно было находиться в пространстве, которое копилось и ширилось вокруг молчавшей весь день Марины. Как назло, на улице изрядно похолодало, и выйти под предлогом прогуляться с девчонками не получилось.

Уже вечером, когда дети позапрыгивали в кроватки и, натянув одеяла до подбородков, мирно засопели, он нерешительно спросил:

– Мне завтра в рейс. Дня на три уйдём. Поможешь собраться?

Марина молча достала из шкафа необходимые вещи: сменное тёплое бельё, хлопчатобумажные и шерстяные носки, рубашку – аккуратно разложила всё на столе. Принесла брезентовый рюкзак, также, с видимой аккуратностью, положила его на стол и ушла в маленькую комнату, где беспокойно заворочалась Верочка. Ещё вчера счастливый на все сто процентов отец семейства стал самостоятельно укладывать рюкзак, но рубашку отложил в сторону. Когда Марина появилась в комнате, попросил: