— У нас две длинношерстные “британки”, их надо постоянно вычесывать, — объясняю я Тиму, пытаясь скрыть волнение и радость от того, что он пришел. — Пойдешь со мной?
— Я помню. — Ливенский идет рядом, чуть склонив голову в мою сторону. — Майя и Джемма. Я же раньше бывал здесь с тобой.
Помнит! У меня не хватает духа спросить, почему он пришел, стараюсь себя не обнадеживать, как раньше, что наша дружба обязательно вернется. И все равно, чувствую, как настроение впервые за день стремится вверх.
— Какие же они пугливые!
Мы заходим в кошачий загон, и многие кошки быстро прячутся. Нужно сесть и подождать, когда они вернутся. С кормом, пусть не премиальным, у них все хорошо, а вот заботы и любви им не хватает.
— Здесь все домашние кошки, которых выгнали на улицу, Тим, — смотрю, как медленно вылезает Майя из домика. — Их уже предавали, они не могут доверять людям, как раньше.
— Тебя они любят, это меня испугались.
Невольно краснею от удовольствия, приятно же, когда говорят, что тебя любят. В лицее Тим со мной сегодня и словом не перемолвился, зато сейчас глаз не сводит.
— Хочешь поиграть с ними? — показываю на палку, к которой привязана серая плюшевая мышка. — А я пока Майю начну вычесывать.
— Конечно! — Тим послушно берет в руку палку и начинает водить мышкой прямо перед грустными мордочками. — Я хотел поговорить про вчера. Не нравится мне это все!
— Что именно? — осторожно спрашиваю. Давно Ливенский не был со мной откровенным.
— Да все, Даш! — громко восклицает Тим, от его возгласа кошки пугаются и быстро прячутся в домики. — Извини… я не хотел. Все не нравится — и то, что ты за эту идиотку вписалась, и Свят с его желаниями.
— Ты спрашивал, чего ему надо от меня? — “проглатываю” оскорбление Мякишевой, хотя в глубине души возмущена. Сейчас важнее и опаснее Брин.
— Да спрашивал, конечно, — с досадой отвечает Тим. — Но он отшучивается. Троллит меня, сволочь. А я сделать ничего не могу!
— Жаль, но ты и не обязан. Я сама согласилась. Ты ни в чем не виноват.
— Никто не виноват, Даш! Кроме Мякиша! На кой ты опять влезла? Ну, гнилая она, неужели не видишь?
— Не гнилая! — пытаюсь успокоиться, потому что чувствую, как Майя напряглась в моих руках. — Ей непросто, Тимош. Она… ну, ты же знаешь, отец в тюрьме, и ему нет никакого дела до Лизы. И что тетка с нее кожу сдерет живьем, если узнает. Выгонит Мякишеву на улицу и матери ее помогать перестанет. Им идти некуда. Вот вообще некуда. Ты можешь так позволить поступить с людьми?
Ливенский, насупившись, молчит. Вижу только, как губы сжал в тонкую полоску, и как кадык на шее нервно дергается.
— Это не повод тащить на себе ее косяки. Она может опять украсть, и что? Еще и Свят… Чего ему надо от тебя?!
Ливенский уже не играет мышкой, садится рядом со мной. Чувствую его напряжение, и становится немного не по себе.
— Я не знаю, Святослав мне не сказал ничего. Я вообще с ним не разговаривала с тех пор…
— Мне сказал, что это не мое дело, — криво усмехается Ливенский. — И он прав, Даш. Прав! Я ему ничего не могу предъявить. Пока.
— Не понимаю. Ты о чем? — отпускаю, наконец, Майю и собираю ее шерсть в один большой ком. — Что предъявить?
— Он классный чел, но… Даш, мне не нравится, как он на тебя смотрит.
Мне тоже!
— Вот если, если бы ты была… ты бы была…
Тим резко встает, снова распугав кошек, они и так нервные, от каждого шороха у них стресс, а тут еще громила под метр восемьдесят к ним пришел.
