– Хочу круглый леденец! – воскликнула Лотти, отвлекая сестру от мечтаний.
Мэри медленно вдохнула.
– Почем один леденец? – спросила она.
– Фартинг за штуку, – ответил продавец и оперся локтем о прилавок. – Или четыре за пенни. Вот только в долг я вашей маме ничего не продам. Она мне уже полгода не платит. Поэтому деньги вперед, девочки.
Было не так уж и важно, сколько стоят сласти – хоть фунт, хоть пенни, – у Мэри с Лотти не водилось ни монетки. Мэри понадеялась, что получится записать конфеты в счет долга, но теперь придется возвращаться домой с пустыми руками.
– Наверное, миссис Уотсэми не знала про талончики, – тихо сказала она Лотти. – А мама давно не платила продавцу.
Лотти снова утерла нос тыльной стороной ладони.
– Получается, не будет леденца?
Мэри вздохнула, с тоской посмотрела на банку с малиновым драже у края прилавка и развернулась:
– Пойдем. – Она быстро вышла из магазина, и Лотти неохотно поплелась следом.
– Есть хочу, – жалобно протянула она.
Мэри сощурилась.
– Плохо дело. У нас ни пенни, ни даже фартинга. Пойдем домой, пока мама не устала нас ждать и не разозлилась.
Девочка поспешила мимо кинотеатра, сошла с тротуара и перебежала на другую сторону улицы перед самым трамваем. Водитель протестующе засигналил, и сестры заскочили на тротуар. Мимо прошли две женщины. Они покуривали сигареты и толкали перед собой коляски с румяными младенцами в шерстяных шапочках, закутанными в одеяла. Потом на велосипеде проехала еще одна женщина, выпрямив спину. К багажнику была прилажена черная кожаная сумка – должно быть, довольно увесистая. Волосы женщины были обвязаны платком.
Сестры прошли мимо прилавка с фруктами. На нем возвышалась целая гора яблок, и Мэри боролась с желанием стащить парочку, пока не оглянулась: продавец внимательно наблюдал за ней с деревянного стула и с газетой в руках. Меж его тонких губ подрагивала сигарета. Мэри только пожала плечами и, бросив последний взгляд на яблоки, продолжила путь.
По улице промчались трое ребят на самокатах. Колеса застучали по растрескавшейся мостовой. У одного из мальчишек во рту торчала лакричная палочка. Он втянул пухлые щеки, чтобы ее удержать, а руками крепко сжимал руль.
– Не хочу домой! – захныкала Лотти и встала как вкопанная.
Тут и Мэри пришлось сбавить темп. С тяжело колотящимся сердцем она посмотрела на сестру:
– Лотти, давай без фокусов. Ты же знаешь, нам надо домой. И так уже на чай опоздали. Мама мне это с рук не спустит.
– Мне там плохо! – Лотти вырвала ладонь из пальцев Мэри и скрестила руки на груди. На щеках у нее не было и тени румянца. Глаза потускнели, худенькая фигурка, казалось, стала еще более хрупкой.
Мэри отчаянно хотелось сделать что-нибудь – что угодно, – лишь бы их жизнь изменилась. Если бы можно было сбежать за город! Она представляла, что там ждет изобильная пища, теплая трава, на которой можно валяться, деревья, по которым они с сестрой будут лазать, и ласковые лошадки. Мэри мечтала, как они будут сидеть, прижавшись спинами к стволам деревьев, и откусывать огромные куски от яблок, таких красных и блестящих, что можно разглядеть в их кожуре собственное отражение. А вскоре Лотти станет такой же кругленькой, как эти яблочки, и щеки снова зацветут румянцем. За городом они будут счастливы. Может, и впрямь стоит рискнуть – или сбежать к бабушке с дедушкой. Мэри не помнила, где они живут, но не сомневалась, что получится разузнать подробности у мамы. Надо расспросить ее поближе к ночи, когда та выпьет с полбутылки виски, но еще не успеет слишком захмелеть.
