Можно представить, что его положение было незавидным, и он в полной мере осознавал его ужас: «Один в этой осквернённой пустыне, без друзей и белых людей в радиусе сотен миль, окружённый дикарями, которые никогда не видели белых людей, где каждый день казался неделей, а каждая ночь – месяцем. Я тосковал, я изнемогал, моя голова поседела, и за короткое время к моему возрасту прибавилось десять лет. Но человек рождён, чтобы терпеть, и моим единственным утешением была Библия».
Как только остальные ушли, Росс начал обживать дом и складывать немногочисленные оставшиеся у него вещи в своего рода погреб, который сам соорудил. Затем он принялся за изучение языка индейцев и записывал одно слово за другим. Задача была трудной и утомительной, но успехи обнадёживали.
Толпа любопытных индейцев приходила посмотреть на этого одинокого белого человека. Росс общался с ними, торговал с ними и, наконец, начал говорить с ними и понимать их речь, но вечера были долгими, а зима – унылой. Каждую ночь он заряжал ружьё и пистолет и баррикадировал дверь, а добрые индейцы всегда уходили из дома с наступлением сумерек. С другой стороны, сами индейцы боялись нападений врагов и часто давали ему понять, что существует опасность.
«Однажды ночью меня внезапно разбудил необычный шум и непрерывный лай Ласки, которая бегала взад-вперёд по дому. В полусне, в полудрёме я почувствовал сильное волнение и тревогу. Мой верный пистолет и ружьё были под рукой, потому что всегда лежали рядом со мной в постели; но потом всё погрузилось во тьму, я ничего не видел и не слышал, кроме лая Ласки, который становился всё громче и громче. Тогда я подумал, что в доме, должно быть, кто-то есть, потому что я был готов поверить в худшее. Столкнувшись с этой неразрешимой дилеммой, я как можно тише поднёс руку к дулу своего ружья и, постепенно вытягивая шомпол, попытался правой рукой раздуть угли, чтобы лучше видеть. Но тут мне снова грозила опасность: я подставлял себя под пулю или стрелу, не имея возможности защититься, потому что свет выдал бы меня врагу раньше, чем я увидел бы цель. Но выбора не было, и нужно было что-то делать. В промежутке между надеждой и отчаянием мне удалось разворошить золу, и я увидел, как маленькая Ласка бегает туда-сюда у двери в подвал. Я решил, что враг, должно быть, прячется в подвале. Тогда я, хоть и не без труда, зажег свечу. Держа свечу в левой руке, я взялся за пистолет. С кошачьим взглядом и осторожными шагами, готовый наброситься на добычу, я двинулся довольно наискосок, вытянув правую руку с взведённым пистолетом, пока не добрался до двери в подвал. Всё это время маленькая собачка издавала яростные звуки. И вот те на! Это было ничто иное, как скунс, сидевший на свёртке с табаком! Выстрел разнёс его почти в клочья и так сильно пропитал запахом всё в доме, что несколько дней после этого я с трудом мог там жить; но это было ещё не всё, этот пустяковый инцидент имел очень плохие последствия. Несколько сотен индейцев, расположившихся лагерем неподалёку, едва увидев свет или услышав выстрел, бросились в дом, думая, что случилось что-то серьёзное. До сих пор, однако, не от них не было никакого вреда, но когда они увидели два рулона табака и два небольших тюка с товарами, в их глазах это показалось таким богатством, что они едва оправились от удивления. Эти соблазнительные товары я старался по возможности держать подальше от их глаз и раздавал их с осторожностью, и пока индейцы не видели их так много, всё шло хорошо, но после того, как они увидели столько добра, их уже ничем нельзя было удовлетворить. Какое-то время они докучали мне и доставляли беспокойство. Настало время, назначенное для возвращения мистера Стюарта, и я с тревогой ждала его каждый час. Часто у меня были причины проклинать вторжение скунса в мой дом. Однако через некоторое время всё снова вошло в привычную колею, и между нами снова воцарились порядок и добрые чувства.
