– Ничего, ничего, – прорычал Михаил, скинул с себя несколько игрушек и даже ухитрился на одну наступить. Та заверещала. Зубки причиняли боль уже невыносимую, пленник рискнул нагнуться и отшвырнул от себя вредную игрушку. Ящеры и солдатики подступили снова. Петровича в избе не было, зато из темноты вырисовался халат и загородил путь к двери.
– Ах, с-су-ука, – выругался Михаил и попытался обойти халат стороной, да не тут-то было. Халат метнулся к гостю и накрыл смердящей тканью лицо. Михаил вцепился в ткань руками и зубами, но отодрать окаянный саван от себя не удавалось. В обе ноги опять кто-то впился, а в щиколотки вонзились острые иглы.
Халат зашёл за спину, и нашлось у него оружие посерьёзнее, чем копья оловянных индейцев. Рукава! Они обвились вокруг шеи и стянулись в узел. «Гори всё огнём», – подумал Михаил, задыхаясь и тщетно отдирая от себя халат. Откуда-то взялся пол и больно ударил в голову и плечо. Ну, уж нет, не возьмёте! Михаил оставил халат и нащупал в мокром кармане зажигалку. Халат вспыхнул, и узел на шее мгновенно развязался. Игрушки отпрянули. Из синей темноты наблюдали страшные глаза куклы. Халат скачками метался по избе, сбивая с себя пламя. Михаил щёлкал зажигалкой и лёжа вертел головой, ища, что ещё можно подпалить. Вот оно – покрывало! Пленник подполз к нему и поджёг, а потом с трудом поднялся – это далось уже легче, чем в первый раз. Горящим покрывалом он достал до игрушек, которые оказались ближе остальных. По избе с верещанием запрыгали горящие комки. Кукла увернулась. С потолка посыпалась труха. Михаил, глядя на огненную вакханалию, возрадовался, но тут заметил, что огнём занялись стены и пол, и двинулся к выходу. Уцелевшие игрушки уже столпились у закрытых дверей. Пленник ожидал любого коварства и весьма удивился, когда дверь послушно распахнулась. Волна свежего сырого воздуха сбила с ног, и пламя в избе с рёвом взметнулось к полотку. Игрушек уже и след простыл.
– А, бесенята, – пробормотал Михаил и гусеницей перебрался через порог, торопливо подбирая от жара ноги и вдыхая воздух полной грудью.
Царила ночь, дождь прекратился, воздух отяжелел от влаги, а со спины несло оранжевым светом и жаром. Михаил поднялся, сделал несколько неуверенных шагов, убеждаясь, что стало легче, обернулся и увидел, что пламя уже перебралось наружу, и пожар не могли остановить даже напоенные дождём брёвна и доски. Калитка была открыта – можно идти своей дорогой.
Рюкзак и фонарь остались в горящей избе. Придётся передвигаться в полной темноте, но село нужно покинуть. Лучше до рассвета в мокром лесу пересидеть. Михаил высмотрел длинную жердь, подпалил её с одного конца и с жердью наперевес шагнул за калитку.
На тротуаре, проломленном давеча нетвёрдой ногой грибника-неудачника, он снова провалился, теперь уже другой ногой и ещё более нетвёрдой. И застряла нога гораздо крепче, чем в прошлый раз. Михаил дёргал, дёргал её, уже согласен был уйти и вовсе босым, но тут явственно почувствовал на щиколотке чьи-то пальцы, и эти пальцы тянули вниз.
– Эй, кто там? – глухо вопросил Михаил, морщась от усилий освободиться. Кто там может быть, под тротуаром, если там канава?! И нога в кроссовке в воде полощется, в холодной и мокрой чрезвычайно, и кто-то снизу, из канавы, тащит его под тротуар! И тащит успешно… Михаил провалился по пояс, насмерть перепугался и начал тыкать горящей жердью под гнилые доски, прямо себе в ноги. Уж лучше сгореть живьём, чем погибнуть от рук неведомой нечисти! Снизу вздыбился жуткий крик, мало похожий на человеческий, и нога освободилась. Михаил рывками, на четвереньках, выбрался из пролома, и на другой стороне тротуара поднялся на ноги. Всё, свободен!
