Загадки Петербурга II. Город трех революций - страница 3

.) сейчас приносят, не так велик, как в будущем, когда придет расправа с ними… надо подготовить им отступление, когда в их среде начнется разложение». В Смольном радовались таким речам, ведь переворотчики не были уверены, что сумеют удержать власть. Известный большевик Л. Б. Красин говорил в те дни о соратниках: «Они побезобразят еще, наделают глупостей, а там опять все удерут за границу».

Они безобразили с первых шагов – после переворота объявили о запрете ряда газет, и хотя социалистические издания не попали под запрет, с ними тоже не церемонились: громили редакции, типографии, жгли тиражи. Поначалу запрет казался не столь страшным, закрытые газеты тут же выходили под другими названиями, «День» становился «Ночью», «Народное слово» – «Неумолчным словом»… – и снова летели в огонь газетные кипы. Но были вещи куда серьезнее: большевики потребовали у Государственного Банка три миллиона рублей «на покрытие текущих расходов». В Городской думе рассудили, что, если денег не дать, возьмут силой, разграбят всё, поэтому решено было отправить с ними своих представителей, «которые присутствовали бы при открытии кассы». Эти совместные походы в кассу прекратились после того, как в ноябре большевистская власть объявила Государственный Банк своей собственностью, в декабре издала декрет о национализации акционерных банков, а в январе 1918 года прибрала к рукам капиталы частных банков. По свидетельству З. Н. Гиппиус, «действовали они поначалу так: протянут лапу, пощупают: можно? и захватят». И оказывалось, что можно все или почти все, потому что в политизированном и раздробленном на группы и партии обществе не осталось места обычным человеческим правилам. Вот лишь один пример: Комитет Спасения Родины и Революции потребовал у большевиков освободить арестованных членов Временного правительства, но это требование касалось только представителей социалистических партий! «„Министров-социалистов“ сегодня выпустили, – записала 27 октября в дневнике З. Гиппиус. – И они… вышли! оставив своих коалицианистов-кадетов в бастионе. Это страшно». Лишь двое из тех, кому предложили освобождение на этих условиях, отказались и остались в тюрьме.

Жертвами смуты и апатии общества стали юнкера петроградских военных училищ, выступившие по призыву Комитета Спасения Родины и Революции против большевиков. Через четыре дня после переворота, в ночь с 28-го на 29-е, Комитет решил осуществить спасение родины и революции силами войск петроградского гарнизона, юнкеров петроградских училищ и «старых волков революции», к которым, как предполагалось, должна была присоединиться казачья дивизия генерала Краснова, находившаяся в Гатчине (там находился и бежавший из Петрограда Керенский). При этом Комитет не учитывал очевидных вещей: основная часть гарнизона не участвовала в перевороте, сохраняя нейтралитет, и четыре дня спустя они вряд ли выйдут сражаться за власть одних социалистов против других. Накануне восстания Петроградский совет казачьих войск сообщал в Киев, где проходил фронтовой казачий съезд: «Казачьи полки пока не играли… Предстоят в ближайшем будущем аресты петроградских военных училищ, все время ищущих контактов с нами. Совет пока в безопасности». Комитет ничего не учел, не организовал выступления, ограничившись призывом к войскам петроградского гарнизона: «Идите туда полками, батальонами, ротами, идите туда группами и в одиночку!» – но не пришел никто.