Когда я ушёл из хирургии, внутри будто что-то осыпалось. Я больше не слышал стука сердца под рукой. Только своё – глухое, как удар маятника. Я думал, что стану писать, философствовать, исследовать… Но на деле я строил. Камень за камнем. Мечту за мечтой. Эта библиотека – сердце замка. Не для знаний. А для памяти. Вот этот блокнотик – я держал его в кармане халата, пока шёл на операцию. Он был как оберег. А вот здесь – дневники, полные сомнений, – я писал их ночью, чтобы не взорваться от мыслей. Вот выстроились мои собственные книги, коих насчитывается больше полсотни томов.
Я помню, как выбирал место. Стоял напротив дачного поселка у края дороги в направлении Ала-Арчинского ущелья, среди тумана. И в небе какая-то белая крупная птица, мне показалось аист, пролетел – медленно, гордо, как знак. Я воспринял это не как суеверие, а как подтверждение: человек может ещё верить в красоту. Строительство было… скорее созиданием самого себя. Каменщики, не зная, зачем это мне, складывали белые блоки. Я рисовал планы – не архитектор, а человек, знающий, где у него болит. Каждая башня – как палец души. Каждый свод – как мысль, обращённая к небу.
И вот я здесь. Среди книг, которые сам отобрал. Среди стен, которые поднял из своей уязвимости. Я не боюсь больше быть слабым. Этот замок не защита, а оголённая рана. Он дышит вместе со мной. Иногда я думаю: что случится, если меня не станет? Замок останется. Птицы снова вернутся весной. Кто-то откроет книгу с моими заметками – и, может быть, почувствует, что он не один. Что кто-то до него уже прошёл этот путь – от скальпеля к перу, от страха – к прощению, от боли – к свету.
Он закрывает книгу. Смотрит в окно. На белом камне подоконника садится птица. Не аист – но тоже вестник. Каракулов не улыбается, но глаза его светлеют. Ночь выдался лунной, все вокруг замка и сам замок окутан лунным серебристым цветом. Горит костер, тени пляшут на стенах замка. Каракулов сидит в кресле, завернувшись в плед. Перед ним – пламя, за спиной – стены замка. Он говорит полушёпотом, будто в разговоре с невидимым собеседником.
– Огонь. Не для тепла. А для присутствия. Когда ты один в замке, важны не стены, а то, кто здесь с тобой. И вот я – с огнём. Он напоминает мне о пульсе. О внутреннем жаре, который ещё остался. Неужели это и есть конец? Или, быть может, начало – не там, где свет, а там, где ночь не пугает?
Когда я был молод, я верил в силу руки. Потом – в силу мысли. А теперь… верю в силу тишины. Не той, что после слов, а той, что до них.
Пламя вспыхивает ярче. Он смотрит, не моргая.
– Я слышал, что перед смертью человек видит свою жизнь. Но, возможно, настоящий итог – это не образ жизни, а способность в тишине сказать себе: «Я был и пока есть». Всё, что я строил, не было нужно миру. Но было необходимо мне. Значит – не напрасно. Значит – всё-таки был смысл.
Ночной разговор с Тенью. Снова ночь. Каракулов встаёт от костра и проходит в свой кабинет на башне. Здесь он садится в свое старое кресло, напротив висит зеркало. В зеркале – не отражение, а иное лицо. Тень – постаревшая, чуть суровая, но знакомая до боли. Начинается диалог.
Каракулов: – Ты снова здесь.
Тень: – Я всегда был. Ты просто не смотрел.
Каракулов: – Я боялся. Что ты скажешь, что я предал себя.
Тень: – Ты не предал. Ты ошибался. Но ты искал и значит – был жив.
Каракулов: – Почему так поздно пришло это понимание?
