«Однако их восприимчивость вызывает и поощряет конфликт и расхождение во мнениях… Имея целый набор базовых ценностей, они приводят в соответствие с ними и методы их воплощения. И тут начинаются расхождения. Они отвергают методы и прагматиков (грубы и напористы), и реалистов (расчётливы), и особенно синтезаторов (неудобны, конфликтны). И при этом хотят, чтобы все были удовлетворены. В результате идеалисты страдают двумя взаимосвязанными болезнями: чувством вины и разочарования в самих себе, а также травмированными чувствами в связи с разочарованием в других».
Это самая многочисленная группа людей. Их – 37%.
Но в чистом виде не встречается ни один тип. Чаще возникают комбинации…
Синтезатор-идеалист сочетает противоположные базовые посылки: конфликтность-бесконфликтность, преданность согласию между людьми, с одной стороны, и невозможность согласия, с другой – поэтому «внутренний конфликт синтезатора-идеалиста неизбежен. Они производят впечатление теоретиков и не очень практичных людей.
Многое теперь разъяснилось. Я могла окончательно запутаться, заблудиться в самой себе, если бы не «сверхъестественная» помощь моего сына, если бы я не прошла многолетнюю школу послушания (с 1981 по 1992 годы) и не пришла к согласию с самой собою в сиддха-йоге. О чём впереди…
Возвращаюсь опять в детство. Там ещё одно ослепительное воспоминание.
Я держу в руках первую в своей жизни книгу с цветной иллюстрацией на первой странице. Что это за книга? Не помню. Кто создатель этой изумительной иллюстрации? Не знаю. Помню сам миг – во мне молнией сверкнуло чувство яркого счастья. Вспыхнул свет такой чистоты и красоты, что я запомнила эту первую встречу с книгой на всю жизнь. Оглядываясь назад, вижу, что это было настоящее знамение.
Шёл 1937 год.
Так и повелось в моей жизни: общие и личные мои проблемы иногда пересекались, а чаще расходились.
Я рано, с четырёх лет, узнала о существовании в себе того, что называют «внутренним миром», и он стал главным. В мире внешнем моим ангелом-хранителем была мама, а я так и осталась не бытовым, непрактичным человеком. Наши с ней сферы «деятельности» разделились.
Взвалив на себя быт, она дала мне возможность целиком уйти в себя. Всю жизнь я читала книги запоем, они и мама вскормили мой Идеализм, они создали мою судьбу.
Я живу на облаках в воздушных замках, в дыму фантазий. Сильфиды и феи, русалки и гномы, Джины из бутылки, выполняющие мои желания, колдуны и волшебники, «30 витязей прекрасных» и королевич Елисей для меня так же реальны, как во внешнем мире окружающие люди, предметы и события.
Если в утробе матери мы в свёрнутом виде повторяем эволюцию физического мира, то благодаря книге мы вступаем во владения духовными богатствами, созданными многими поколениями живших ранее людей.
Никому не могла я рассказать о том глубоком и мощном душевном потрясении, которое пережила от гётевского «Лесного царя» в переводе Жуковского и которым долго бредила дни напролёт.
«Ездок запоздалый, ездок доскакал… В руках его мёртвый младенец лежал»…
Бушевала война. Каждый день приносили похоронки, каждый день мы слушали сводки: сдавали один за другим наши города. Один или два раза в неделю мы бегали в госпиталь №414 – огромное здание Дома Промышленности ныне. Все коридоры, все огромные палаты были заполнены ранеными. Вечерами мы вышивали бисером кисеты со словами «Бойцу на фронт», собирали посылки, помогали на сельскохозяйственных работах в совхозе. У нас дома женщины вязали для солдат шерстяные носки. Общая опасность объединяла людей, «чувство локтя» было естественным. Атмосфера вокруг была насыщена особым электричеством противостояния Жизни и Смерти в их всеобщем смысле.
