Довольны были все! Никогда ни один экзамен мне не доставил столько удовлетворения, как в тот раз. Они прогнали меня по всему курсу и дали возможность взглянуть на себя со стороны.
Помню ли я сегодня что-нибудь из ботаники?
Увы…
А литература? В школе мне крупно не везло с литераторами. В этой 35-й школе (теперь это 35-я гимназия), даже фамилия у литераторши символична: Зверева! Она жена военного, трое детей. Муж на фронте. Она крутит романы с другими офицерами, и ученики это знают.
Вот в столкновении с нею открылась неизвестная мне самой новая сторона моей натуры. Я, ученица, вступила в открытый конфликт с учительницей. Я впервые проявила тогда характер.
В классе много москвичей, ленинградцев и т. д. Староста – Зоя Крестьянинова, москвичка. Живёт она в 11-м военном городке, в доме, что прямо напротив нашей школы. Окна в окна.
Сидим мы за одной партой у преподавательского стола в среднем ряду (я просидела так много лет). Мы не расстаёмся и после уроков. Это первая в моей жизни дружба. Зоя – флегматик.
Считается, что у меня красивый почерк. Поэтому вместо Зои я заполняю страницы классных журналов. Обязанности старосты она выполняет так же флегматично, но дисциплинированно: её уважают. Зоя бредит своей Москвой, мечтает скорее туда вернуться.
И вот настал этот счастливый для неё и несчастливый для меня день. Их семья уехала в Москву, а я, потерянная, бродила вокруг их дома. Первая дружба, первая разлука. Всё очень остро, очень больно, очень тяжело…
А жизнь продолжается. Литераторша была одновременно и нашим классным руководителем. Она провела классное собрание, выдвинула сама мою кандидатуру на роль старосты, поставила на голосование, все автоматически взмахнули руками – и вот я староста.
Мой самоотвод не принят: все знали, что я постоянно заменяла Зою и никто не предполагал, что за этим собранием последует. А последовала – война. С моей стороны она выразилась в полном отказе что-либо делать. Это был бунт. Молчаливый, но бунт.
Списки в журналах больше не заполнялись, какие-никакие формальные обязанности старосты – тоже. Когда меня просили, ругали, вызывали родителей и прочее, я молчала. Конфликт разгорался, вышел за пределы класса.
На уроках литературы Ольга Александровна так прозрачно проводила параллель между травлей Пушкина и собою, что понятно это было не только мне, но и всему классу. А я, как скала, стояла на своём. Откуда-то взялась внутренняя сила и чувство правоты – я не сдалась.
Педагоги начали роптать, что в журналах пустые страницы, конфликт затягивался – и пришлось классной руководительнице провести ещё одно собрание: старосту переизбрали. Победа осталась за мною.
Я хорошо помню эту властную внутреннюю силу, которая заявляла о себе всякий раз, когда меня пытались назначить на какой-нибудь «пост». Я, как чумы, боялась быть «в начальстве»: внутренняя свобода была дороже.
Так хочется побыстрее проскочить этот «послевоенный «этап»… Но «из песни слова не выкинешь». Пусть он будет напечатан мелким шрифтом. Душа рвётся туда, вперёд… К университету, к Анне Владимировне…
Кончилась война… Как часто говорили мы: «Вот кончится война…», и каждый добавлял своё.
«Вот кончится война… и поедим котлет…»
«Вот кончится война…» и представлялось что-то необычайно прекрасное…
Пришёл как-то лектор в школу и сказал: «Вот кончится война и через двадцать лет каждый человек будет иметь наручные часы!»
