За окнами вагона – Сибирь… Долго объезжали Байкал. Но запомнилась – особенно! – Барабинская степь. Нигде ни души… За весь день не увидишь никакого человеческого жилья.
Сколько же тут простора!
Мы видели его своими глазами. И никогда позднее не могли поверить тем, кто считает Землю тесной и призывает сократить численность людей на ней.
Пришла же шальная мысль об этом в голову Мальтуса, и более ста лет люди вторят ей.
А В.И. Вернадский наглядно объяснил ошибочность такого мнения: «Если всё человечество поставить впритык в одном месте, оно займёт территорию, равную одному Женевскому озеру». Мне доведётся побывать рядом с Женевским озером. Большое оно! Но всё-таки озеро, даже не море!
Наш Циолковский вообще утверждал, что на Земле должно жить более шести биллионов людей, то есть в несколько тысяч раз больше, чем сейчас. Об этом в вагоне тоже шли оживлённые разговоры.
Вдруг возглас: «Идите сюда: к противоположному окну! Сейчас вы увидите место ссылки М.И. Калинина!»
И мы увидели, как мимо нас проплыли пять вытянутых в одну линию русских деревянных изб. Мелькнули. «И поезд вдаль умчало». Опять пустыня и степь… Отсюда не убежишь.
В нашем купе постоянные гости. Мы вслух читали Блока. Свесившись со второй полки, я рассказывала что-нибудь о прочитанном. Помню один такой рассказ О. Генри о женщине, которая умирала, каждый день наблюдая за тем, как падали листья с дерева перед её окном. Она приняла решение: умереть в тот день, когда ветер унесёт последний лист. Но шли дни за днями, а лист не отлетал, он крепко вцепился в ветви. И женщина, потрясённая такой волей к жизни, выздоровела.
А лист этот был создан художником так искусно, что его нельзя было отличить от живого. Художник читал мысли умирающей, он любил её.
Один из солдат-новобранцев, татарин, сразу же вызвал меня в тамбур и сказал: «Выходи за меня замуж». Я улыбнулась: «Я ещё не знаю жизни, хотя очень люблю читать книги. Мне замуж рано»…
А один из пассажиров, ленинградец, скажет: «Обломают вам крылья там»…
Нет, не сумели!
Хабаровск. Нас направляют в Комсомольск-на-Амуре, там было два места: одно – в новой десятилетке, второе – в семилетке. Мы тянули жребий, и Верке досталась десятилетка, а мне – пятиклассники, русский язык, в семилетке. Всё по-честному.
Поселили нас в общежитии для машинистов: обе школы принадлежат железной дороге. В комнате нас трое, ещё химик из Пермского университета. В те годы почти все крупные города посылали на Дальний Восток выпускников своих университетов. Надо было отрабатывать три года.
Как прошёл наш первый год?
Что осталось в памяти от моих уроков? Полное бессилие угомонить подвижных, как ртуть, пятиклашек. До 4-го класса их вела очень сильная учительница, они хорошо знали русский язык.
У меня они ходили на головах и всё, что знали, стремительно теряли. Я учила русский язык вместе с ними. Запомнились и горы тетрадей, которые надо было проверять ежедневно.
Для этих малышей благом оказался мой отъезд (через год): после меня они попали в хорошие руки.
В нашей школе были две прекрасные учительницы, с которыми я подружилась. Говорят, в каждом из нас как минимум три человека: один плохой, другой хороший, а третий – самый ценный – наблюдатель. Если бы узнать об этом пораньше! Я записала бы и назвала бы сейчас их Имена! Но через полвека уже не вспомнить…
Одна из них – её-то класс я и унаследовала – однажды сама пригласила меня на свой урок.
