Ничего подобного по живописности в природе не припомню.
Может быть, обилие этих богатых и праздничных красок объясняется близостью Тихого океана? Мерещилось: вон за той дальней сопкой сразу откроется безбрежный океанский простор…
В Комсомольск ко мне приедут мама с братом Володей. Я плюхаюсь с уроками, с тетрадями, но я опять настоящая: мама тут, рядом. Мы одно целое. Она быстро перезнакомилась со всеми, никем не гнушается: ни вахтёрами, которые часами хмуро сидят у входа, ни буфетчицами, ни единым человеком из персонала. Она сумела приручить всех. Теперь и меня узнают и тепло приветствуют. Маму развлекать не надо. Она постоянно в деле. А вот чем занят Володя? «Гуляли по городу, ходили в кино», – рассказал он.
Время пролетело мигом. Я опять их провожаю, они уезжают в Свердловск. Помню, я попросила маму перед нашим отъездом на Восток не плакать, ведь будет много провожающих. И она не проронила ни слезинки, а я, к собственному позору, ревела без удержу…
Потом она скажет: «Думала, я от ума отстану». И вот снова проводы. Я опять реву, она опять не дрогнула. Шла я обратно, спотыкаясь о шпалы, в слезах, и постигала разрывавшимся от Любви сердцем, какую Великую Мать послало мне Небо.
Я должна пройти через годы, через страдания, прежде чем смогу почувствовать, прежде чем начну понимать, что великий сценарий к изумительному явлению по имени «Жизнь» уже готов на небесах. И каждому отведена роль. Спустя десятилетия я буду получать указания для исполнения моей роли от самого главного режиссёра. А тогда я думала: «Какой же необыкновенной должна быть жизнь под таким прекрасным небом».
В конце жизни мама вспомнит о Комсомольске. Я рада, что она видела это Небо, которого больше нет нигде в мире.
Увы, Земля, воспетая Верой Кетлинской в романе «Мужество», по контрасту представила нашим глазам зрелище безобразное, отталкивающее.
Город строили заключённые.
Уже построены Амур-сталь, судоверфь, завод самолётостроения, а между ними – бескрайние пустыри, на которых там и сям виднеются огороженные «зоны», обтянутые колючей проволокой, с овчарками, с вышками, с часовыми… Вечерами к ним стекаются колонны машин с зарешёченными окнами. Это возвращаются со строек на ночлег армия бесплатных работников.
Многие зэки, выйдя на свободу, здесь и оседают, вокзал принимает толпы бывших заключённых, едущих домой (1955 г.). Помню один из таких «транзитников» попросил у меня разменять его крупные купюры на мелкие. Я отсчитала и протянула их ему, а он вдруг и говорит: «Вот только сейчас я понял, что я на свободе».
Зэки и в общежитии. Один из них забрёл в нашу комнату: она никогда не закрывалась. Лицо врезалось в память. Он читал наизусть из пятой главы «Евгения Онегина» сон Татьяны. Такого страстного, такого жгучего, такого личного отношения, когда каждая строка полна живым и никому из нас, слушавших, неведомым страданием, я, конечно, никогда более не встречу. Это не под силу ни одному в мире актёру.
Тут кончается искусство,
Тут дышат почва и судьба…
Этот человек побывал на дне Преисподней и обжёг нас близостью к ней.
Потом он добился разрешения приходить в свободное время в школу и часами музицировал в учительской, где стояло пианино. Затем – исчез…
Мы с Веркой привезли с собою огромный ящик её и моих книг. Целая библиотека самых любимых… Появились и читатели. Зачастил к нам Генка Шараев с карими глазёнками умного татарчонка. Этот народец мне знаком, мы подружились. Хотя на уроках именно он, Генка, «доставал» меня больше других. Он просто сидеть не мог без дела, а я что-то мямлила у доски…
