За то, что мне придётся рискнуть жизнью.
Впрочем…
Выбора, как я уже написал, у меня не было…»
(Удалённые комментарии к вложениям Гарика Визиря)
– Если у меня не выгорит, Арсений тебя убьёт, – негромко произнёс Равнодушный. – Он не будет спрашивать, знал ты или нет. Просто убьёт.
– Я не мальчик, я всё понимаю, – мрачно отозвался Визирь и кивнул стоящему у ворот дворца падальщику: – Привет, Ярось.
– Снова притащился? – вместо ответа хмыкнул тот.
– Мне у вас нравится.
Несмотря на внутреннее напряжение, Гарику удавалось держать себя в руках и общаться с остановившим их бойцом предельно спокойно. Как бывало обычно. Ничем не выдавая того, что они явились во дворец отнюдь не с добрыми намерениями.
– Что за терпила с тобой?
– Путешественник. Хочет к зигенам пробраться.
– Ты ещё скажи: турист, – заржал падла, неожиданно вспомнивший древнее, забытое после Времени Света слово. Откуда оно только всплыло в простом, как пыль, мозгу Ярося? Но всплыло, и потому пришлось поддержать веселье.
Мужчины сдержанно посмеялись, однако замолчали, услышав следующий вопрос падлы:
– Скажешь за него перед Арсением?
– Ага, – подтвердил разведчик. – Как сегодня Шериф?
– Пока добрый.
Бритый наголо Ярось служил ещё Бобо Лойскому, но вовремя переметнулся на сторону новой власти и принял самое деятельное участие в поистине зверском устранении бывшего благодетеля. Арсения Ярось боялся до колик и старался выслужиться любым способом, заработав славу самого подозрительного из сотников Безнадёги. Однако седой, облачённый в наглухо застегнутую рубашку армейского образца, штаны-карго и высокие ботинки, почему-то оставил Ярося равнодушным. Наверное, показался старым и безвредным.
– Ты без оружия? – Падла испытующе посмотрел на разведчика.
Вместо ответа комби поднял руки, позволяя тщательно себя ощупать, и выразительно посмотрел на Ярося, «мол, что ж, я правил не знаю?» Тот усмехнулся:
– Проходите.
И путешественники ступили в логово Шерифа.
– Визирь с терпилой ушли?
– Ага.
– К Шерифу подались?
– Ага.
Двери в таверне были хлипкими, тонкими, к тому же плохо поставленными – со щелями, и потому Кабира превосходно слышала каждое произнесённое в коридоре слово.
– Значит, надолго свалили… – Обладатель первого голоса, грубоватого, резкого, выдержал многозначительную паузу, но, поскольку никакой реакции на реплику не последовало, был вынужден уточнить: – У тебя ключ есть?
– Ты девку, что ль, решил оприходовать? – удивился второй, сиплый.
– Да. – Резкий шмыгнул носом. – Она клёвая.
– С придурью же.
– Все бабы с придурью. А сумасшедшие смешные, я их много пробовал… – Теперь резкий хмыкнул. – Жаль, сейчас передохли все… Открывай.
Однако сиплый оказался трусоват. Несколько мгновений он переминался с ноги на ногу – Мата слышала его движения так, словно видела их, – после чего протянул:
– А Шериф не взбесится?
– Из-за чокнутой тёлки?
– Шериф Визиря привечает.
– А как Визирь узнает, что тёлку чпокнули? Она ему скажет? – Резкий хохотнул. – Она же с придурью! Молчит всё время!
– И то верно.
Сиплый сдался, видимо, захотел попробовать необычного, того, что «давно передохло», поэтому в замке заскрежетало, дверь распахнулась, и падлы уверенно вошли в комнату. Сначала резкий, оказавшийся невысоким и очень плотным, почти квадратным, а за ним сиплый – длинный, плечистый… Умерший первым: затаившаяся за дверью Мата вонзила ему в спину длинный нож, с хирургической точностью добравшись до сердца.
