Занятие для старого городового. Мемуары пессимиста - страница 11

Финансовые дисциплины меня не заинтересовали. В институте я продолжал заниматься тем же, чем и в школе: на лекциях читал художественную литературу, пытался самостоятельно освоить нотную грамоту (ничего из этого не получилось) и перебивался с двойки на тройку. Правда, однажды я умудрился получить повышенную (кажется, она тогда именовалось Сталинской) стипендию. В конце одного из семестров надо было сдать только два экзамена – политэкономию и гражданское право. Я не без любопытства проштудировал два тома “Капитала” Маркса, кое-что из Адама Смита и Давида Рикардо и на экзаменах получил две пятерки (большинство моих сокурсников срезались).

Унылое однообразие институтской жизни плохо сохранилось в памяти. Единственным важным событием тех лет было знакомство с Ниной Марковной Казаровец – моей будущей женой. Мы учились на одном курсе, и я без памяти влюбился в нее. Тихая, незаметная, с русалочьей печалью бледно-голубых глаз, она казалась мне необыкновенно красивой. На занятиях физкультурой она легко проделывала все полагающиеся упражнения, я же был общим посмешищем – висел как мешок на перекладине и подтянуться не мог даже раз. Взаимностью я не пользовался, и только через пятнадцать лет мы стали жить вместе.

Чем дальше продвигалось мое образование, тем сильнее назревало во мне нежелание сделать финансы своей профессией, тем глубже погружался я в сферу своих настоящих интересов. Путь к музыке был закрыт в силу моей полной необразованности в этой области. Альтернативой было искусствоведение. Я начал нелегально посещать лекции в Университете и решил поступить на вечернее отделение искусствоведения. Но как это сделать? Извлечь свой аттестат зрелости из институтского отдела кадров, чтобы быть допущенным к вступительным экзаменам, не было никакой возможности. Единственное, что можно было сделать, – это получить второй аттестат. И тут мне помог Артемьев.

Его приятель Виктор Певзнер был личностью оригинальной: технарь до мозга костей, он был абсолютно глух ко всему, что не имело отношения к моторчикам, трансформаторам, приемникам… Когда ему предстояло сдавать на аттестат зрелости гуманитарные предметы, накануне он и Юрка запирались в его комнате, и Певзнер сооружал хитроумную систему приемника-передатчика. Вокруг живота он обматывал проволоку, один конец с микрофончиком пропускал через рукав, другой прикреплял к миниатюрному приемничку, помещавшемуся в кармане, а Юрке вручал такой же миниатюрный передатчик. По утрам Артемьев, вооружившись учебниками, забирался на чердак школы, снизу Певзнер диктовал ему вопросы, а Артемьев сверху диктовал ему ответы. Певзнер обладал также целым набором печатей и штампов различных государственных учреждений, которые, наверное, сам же и изготовлял. Позже я по его экзаменационной карточке с моей фотографией сдавал за него письменное сочинение, литературу, историю в радиоинститут. А он изготовил мне справку со всеми подписями и печатями о том, что я окончил семь классов какой-то неизвестной мне школы.

В жизни моей начался настоящий Sturm-und-Drang период. За три месяца я сдал больше пятидесяти экзаменов: по всем предметам за 8-й, 9-й и 10-й классы, сложную сессию в институте, включая государственный экзамен по военному делу, экзамены на аттестат зрелости и пять вступительных экзаменов в университет. Осенью 1948 года я стал студентом первого курса вечернего отделения искусствоведения филологического факультета МГУ, а на следующий год закончил Финансовый институт и со званием советника финансовой службы третьего ранга (соответствующего армейскому званию младшего лейтенанта) был назначен на работу кредитным инспектором в Пролетарское отделение Мосгорбанка.