– Ты плохо знаешь меня и моего брата, дядя! – повышая голос, заговорил Кирилл. – Да, мне шестнадцать лет и это не говорит о том, что беспокойство за папу для меня что-то унизительное и постыдное. Марику четырнадцать, и он аутист, но и это не говорит о том, что он сумасшедший и живёт в каком-то другом мире! Он всё понимает, чувствует, и его очень беспокоит отсутствие папы!
– Всё, всё, успокойся, племяш, – услышав, что голос мальчика задрожал от возмущения, решил сгладить «накал страстей» Вадим. – Я имел в виду, что вы парни взрослые и должны понимать отца правильно. Уже два года минуло, как умерла ваша мама, а ваш отец ещё не стар, ему всего лишь сорок шесть лет. И он вполне мог…
– Мог, – перебил его Кирилл, – но не сделал того, на что ты намекаешь, дядя. За всё время, которое он отсутствует, если бы с ним было всё в порядке, он уже позвонил бы мне раз пятьсот. Но он не звонит. Секретарша Нонна, с которой у него любовный роман, тоже о нём ничего не знает. Он и ей ни разу не позвонил.
Слушая племянника, Вадим понял, что мальчик действительно уже повзрослел и, видимо, очень хорошо осведомлён об отце. И, решив не настраивать его против себя, вкрадчиво заговорил:
– Хорошо, что ты хочешь от меня, племяш? Ты же знаешь, в каких мы с твоим отцом отношениях. И почему ты считаешь, что я могу знать, где он?
– Потому, что позавчера ты пригласил его в ресторан, дядя, – блеснул своей осведомлённостью Кирилл. – Он ушёл к тебе на встречу, и больше я его не видел. Теперь скажи, как считаешь, должен ли я был позвонить тебе, чтобы поинтересоваться о папе или нет?
– Да, ты правильно сделал, что позвонил, племяш, – вздохнул и поморщился Вадим. – Только порадовать тебя или успокоить я не могу. Мы посидели с твоим отцом до закрытия ресторана, вышли на улицу, распрощались и разошлись. Он сел в такси и уехал. Я сделал то же самое, минутой позже него.
– Тогда что мне делать, дядя? – прокричал растерянно Кирилл. – Я собираюсь обратиться с заявлением в полицию о розыске папы. Как ты считаешь, у меня примут такое заявление или отфутболят к тебе?
– Точно не знаю, – закрывая глаза, ответил Вадим. – Не было нужды интересоваться этим. Но одно я знаю точно: такие заявления принимаются по истечении трёх суток отсутствия человека. Давай поступим так, Кирилл: подождём, когда истечет положенный срок и, если за это время отец не вернётся или как-то не даст знать о себе, мы с тобой оба идём в полицию и подаём заявление. Годится?
– Что ж, давай так и поступим, дядя, – с трудом согласился племянник. – Я всё-таки надеюсь, что с папой ничего страшного не случилось.
– Ты надеешься, а я в этом уверен, – солгал Вадим. – Если появятся какие-то новости, я дам тебе знать телефонным звонком, Кирилл. И буду очень признателен, если ты сделаешь то же самое.
***
Малик позвонил поздно вечером. Вадим сразу же ответил ему взволнованным «алло».
– Я рад тебя слышать, дорогой, – заговорил Малик вкрадчиво. – Вай, сколько горечи и печали в твоём голосе, Вадик? Может, ты болен?
– Да, я болен, я с ума схожу! – воскликнул истерично Вадим. – Где мой брат? Что с ним? Меня уже одолели звонками его дети, друзья и знакомые! А я названиваю тебе весь день, а ты…
– Сколько вопросов за один раз, – ухмыльнулся Малик. – Давай поступим так, Вадик, ты сейчас выходишь на улицу, садишься ко мне в машину, и мы спокойно разговариваем, дорогой. Только свою мобилу оставь, пожалуйста, дома. Мы должны поговорить так, чтобы быть уверенными, что нас не подслушают. Не знаю, правда или нет, но, говорят, американцы научились заставлять шпионить за хозяевами их смартфоны, телефоны, компьютеры… А если они умеют это делать, значит и россияне от них не отстали.
