– Что ты думаешь по этому поводу? – настаивала Катя. – Я ничего не думаю пока. Мне надо перестроить свои мысли, я тебе, сдуру, в любви объяснился минуту назад, – попытался иронизировать я. – Ты давай сама посвяти меня в дела текущие. Ты-то уже, наверное, все передумала, решила, у тебя, точнее, у вас, и планы есть на будущее, а я послушаю.
У меня стала появляться внутри злость. Позже я возвращался к этому моменту множество раз, пытаясь переосмыслить, разобрать на составляющие все чувства, эмоции, оттенки переживаний, который свалились на меня в тот момент. Злость состояла из естественного чувства ярости от вскрывшегося обмана, но как я признался себе потом, из чувства глубокой несправедливости, что она меня использовала: приехала в Америку, поступила в резидентуру, которую благополучно заканчивает, получит грин-карту, получит свою шестизначную зарплату, а я, защитив свою диссертацию, опять теряю свою Древнюю Грецию. Я сдержал свою злость, – самое худшее сейчас потерять самообладание, и потом стать посмешищем для всех и вся. Опять же позже я заметил, что во мне проскочила тень чего-то, что я тогда не мог ни понять толком, ни зафиксировать в памяти, – легкое мимолетное ощущение, как будто ангел пролетел, – это было предчувствие освобождения, – это я понял позже. Тогда мне Катя говорила, что мы никогда по-настоящему и не любили друг друга, мы были первые серьезные партнеры, и мы были хорошие партнеры по жизни, по сексу, по чему угодно, но мы не любили друг друга, мы не жили душа в душу. Она была права. И даже когда я сказал ей, что люблю ее, перед самым выяснением отношений, за что клял и кляну себя по сей день, то это было от страха, от неожиданного страха надвигающегося катаклизма, скорее последний шанс на спасение, чем реальное чувство. Катя говорила тогда много и страстно, я перебил ее, понимая, что она пытается мне что-то объяснить, что объяснений не требует, да и их не может быть. Что объяснять? Почему она не полюбила меня или почему она полюбила кого-то еще. Это все звучало бессмысленно. – Что мы делаем сейчас? Что мы делаем завтра? – спросил я. – Женя, мы всегда были хорошими, честными партнерами, мы всегда вместе тянули одну лямку. И я это очень ценю, – начала Катя. – Я приехала в Америку благодаря тебе и очень тебе благодарна за это. – И благодаря мне ты встретила своего возлюбленного, – не выдержав, сказал, передразнивая ее высокопарный тон. – Представляешь, так бы жила в Москве, работала в районной поликлинике и никогда бы не встретила свою судьбу. Каково? – Так вот, – продолжила Катя, не обращая внимания на мое высказывание, – я не буду подавать на развод, пока мы не получим грин-карту. Ты защищай свою диссертацию, а я поеду туда, где можно получить карту, когда получим карту, то мирно, безо всяких адвокатов и скандалов, разведемся. Это займет три с половиной года. Но я хотела бы разъехаться сейчас, нам не нужно жить вместе, – она чуть помолчала, и добавила, – мы с Константином хотели бы жить вместе. Ты согласен с моим предложением? – Что ты хочешь от меня? – спокойно спросил я. Мне нравилось, как я держался; я, в конце концов, обманутый муж, я персонаж из всех анекдотов, типичное посмешище, но я почему-то таким себя не чувствовал, я даже любовался собой со стороны, отчасти испытывая мазохистское удовольствие от неожиданной боли всей возникшей ситуации. – Проще всего было бы, если бы ты съехал отсюда, например, в Костину квартиру, а Костя переехал бы сюда, и не надо было ничего снимать среди года, осталось всего четыре месяца, а дальше мы уехали бы, и все… – неуверенно предложила Катя. – Съехать – я съеду, но конечно же, не в квартиру твоего Костика.
