Западня, или Как убить Ахилла - страница 7

Я нарочно ничего не спрашивал ни о ее новом мужике, кто он, где они познакомились, ни о том, когда они стали близкими, ни о их совместных планах, – потому что это было бы глупо и унизительно, это был бы признак слабости, а я не хотел не только казаться слабым в этой ситуации, но и не хотел в действительности быть слабым.

– Я найду квартиру, и когда найду, то перееду, а пока потерпите, – спокойно сказал я.

Найти дешевую квартиру среди года оказалось непросто, квартиры в университетском городке в дефиците; дешевую, потому что мне предстояло жить на одну маленькую зарплату-стипендию, но я нашел то, что мог себе позволить: это была крошечная старая квартирка в доме, который когда-то был односемейным домом, но потом был перестроен в многоквартирный для сдачи внаем. С лестницы вход был прямо в крошечную комнату, что-то вроде гостиной-столовой, там было окно, выходящее на близко стоящий соседний дом, дальше коридор вел в спальню. Коридор был одновременно кухней, там вдоль стены между комнатами стояли белые холодильник и плита, старые и оббитые; из этого же коридора напротив плиты был вход в ванную-туалет. Спальня тоже была крошечная, но из нее был выход на довольно большой балкон, который по размеру был почти со всю квартирку, он выходил на достаточно дикий двор, – это был большой плюс, я уже себя видел проводящим много времени на этом балконе, он был намного приятнее, чем квартира. Ванная комната была тоже небольшая, с окном, и там стояли, видимо, изначальные тяжелые покрытые толстой белой эмалью ванная на чугунных ножках и раковина со старинными медными кранами, отдельно кран для горячей воды и отдельно кран для холодной воды. В ванную вместо нормального душа спускался шланг, когда я сказал хозяйке, что хорошо было бы сделать нормальный душ вместо шланга, то хозяйка грустно ответила, что это слишком большое денежное вложение для нее. Хозяйка была пожилая женщина, опрятно, хотя и старомодно одетая, говорила с грустным видом, как бы опечаленная своим тяжелым, безысходным финансовым положением, такой американский вариант старухи-процентщицы. Раскольникова с топором на тебя нет, – выругался я про себя, но, скорчив недовольную физиономию, согласился с тем, что придется жить со шлангом вместо нормального душа. Я подписал контракт, внес залог и плату за первый месяц, можно было въезжать. Я объявил Кате день моего переезда, сказал, что ничего брать не буду, кроме дивана и всяких мелочей. В назначенный день я без лишнего шума съехал с нашей квартиры в свою норку с балконом.

– Вадим Петрович, представляете, еду сегодня в университет и вижу перед собой номер на машине ЭКС-И-ПИ, а читаю по-русски, неприлично, но смешно; и вот что мне пришло в голову… Человек живет в иммиграции, ассимилируется, старается не выделяться из большинства, но неважно, как бы он ни старался слиться с окружающим миром, мы видим мир по-своему. Получается, чтобы интегрироваться в новый мир полностью, надо не только узнать много нового из этого мира, но и забыть, что знал до этого, а это невозможно. Я на одной вечеринке встретил профессора, он родом из России, из Санкт-Петербурга, приехал молодым, стал профессором здесь уже, говорит по-английски с тяжелым русским акцентом; меня подвели к нему, представили, как русского русскому, наивные американцы думали, что мы будем несказанно рады встретить земляка. Я представился, спросил, откуда он, а он мне ответил, даже очень резко, что сильно жалеет, что когда-либо жил в той стране, и не хочет даже вспоминать об этом. Я растерялся, что-то ответил… Но выглядел он как-то нелепо в этой ситуации со своим тяжелым русским акцентом, хотя очень успешный человек, заведует большой лабораторией, и прочее, и прочее… – Это ты у Лисы встретил? – поинтересовался Вадим Петрович. – Да, у них на кафедре то ли защита была, то ли что-то еще в этом роде, я был при ней. – Что у вас с Лисой? – Приам переводит стрелки, чтобы снять ненужную остроту темы, но я знаю, что он вернется к разговору, и вернется с неожиданной стороны. – Все по-прежнему, – вместе как бы, но не очень близко. – Чего ждете? Оба уже не дети, – заметил Приам, и вдруг начал: – Набоков, который писал «Лолиту» на английском, в самом начале, когда описывал перемещение кончика языка по небу, описал движение русского языка, точнее, движение языка, следующего русской фонетике. Я не знаю, сделал он это умышлено, как бы закодировал что-то, или непроизвольно, но факт интересный… Когда голова новорожденного проходит родовые пути, то форма головы определяется родовыми путями матери, так и наша внутренняя форма мышления определяется местом, где мы родились, хотим мы того или нет. – Вадим Петрович, Вы не перестаете меня удивлять. – Евгений, не стоит ничему удивляться. Учебный год начался, в среду ужинаем вместе? – спросил Приам. Это наша традиция, во время учебного года, по средам, мы ужинаем вместе, идем в какой-нибудь ресторанчик, по настроению, и там спокойно говорим о чем угодно: о кафедральных делах, просто о жизни, о политике, о науке, тема всегда находится. – Конечно, Вадим Петрович. Мы распрощались.