Читать онлайн Е. Арляпова, Елена Пономарева - Западные Балканы в преддверии и ходе текущего кризиса. Игроки и фигуры

© Пономарева Е. Г., Арляпова Е. С., 2024

© ООО «Проспект», 2024

Авторы:

Пономарева Е. Г., доктор политических наук, профессор, профессор кафедры сравнительной политологии МГИМО МИД России, президент Международного института развития научного сотрудничества (МИРНаС);

Арляпова Е. С., кандидат политических наук, научный сотрудник Института системностратегического анализа (ИСАН).

Рецензенты:

Аватков В. А., доктор политических наук, заведующий отделом Ближнего и Постсоветского Востока ИНИОН РАН;

Вишняков Я. В., доктор исторических наук, профессор кафедры всемирной и отечественной истории МГИМО МИД России;

Пророкович Д., PhD, научный сотрудник Института международной политики и экономики (Белград).

Политические события всегда очень запутаны и сложны. Их можно сравнить с цепью. Чтобы удержать всю цепь, надо уцепиться за основное звено.

В. И. Ульянов (Ленин)

Стрелка компаса Европы, как бы сильно его ни встряхивали, как бы ни отвлекали ее приложением к иным магнитам, все равно будет указывать именно на Балканы.

В. С. Пикуль

Конструирование понятий, отражающих не столько внутрирегиональную сущность, сколько фиксирующих интерес внешних игроков, давно уже стало дискурсивной практикой. Так, геополитическая нагрузка понятия «Дальний Восток», включающего до конца 1990 г. Северо-Восточную, Восточную и Юго-Восточную Азию, в новом веке сузилась до российского Дальнего Востока. В политическом и научном лексиконе пальма первенства теперь принадлежит «Азиатско-Тихоокеанскому региону». После 1991 г. ушло в небытие понятие «Средняя Азия», а страны региона почти в одночасье стали Азией Центральной.

Не менее интересные метаморфозы произошли с понятием «Центральная Европа». Масштабные изменения в Европе в 30–40-е гг. XIXв. и особенно «Весна народов» 1848–1849гг., широкое распространение панславянских идей, рост миросубъектности Российской империи и влияния Германии определили два главных политических мотива обоснования особости этой части света – объединительный и изоляционистский. «С одной стороны, она (Центральная Европа.– Авт.) с переменным успехом выполняла интегрирующую роль по отношению к народам региона, подчеркивая общность их судеб и необходимость солидарности. С другой – в основе императива лежала защита прежде всего от России и Германии»[1].

«Сдавленность» между Россией и Германией, превратившейся в 1891г. в Германскую империю, в тех исторических условиях стала основным мотивом обособления в названии региона. «Впрочем, концепция Центральной Европы нередко использовалась как инструмент изоляции и ранжирования в отношениях между „малыми“ народами этой части Евразии. Согласно известной шутке, восточная граница региона проходит, по мнению каждого народа, по его границе с восточным соседом»[2]. В межвоенный период эта концепция из сугубо политической начинает становиться научной, но с началом Второй мировой ситуация стала меняться. После 1945г. большинство западных историков и регионоведов предпочитали использовать понятие «Восточно-Центральная Европа». В СССР в послевоенный период термин «Центральная Европа» в политическом лексиконе отсутствовал вообще. Это понятие всегда было частью чего-то большего: например, во всех исследованиях Института славяноведения и балканистики АН СССР фигурировала Центральная и Юго-Восточная Европа[3]. Активизация дискуссий о Центральной Европе приходится на 1980-е гг. В научном плане ее стартом стало эссе венгерского историка Е. Сюча «Три исторических региона Европы»[4].

Однако опять же, помимо научного видения, в такого рода штудиях был и политический момент. Его верно зафиксировал Р. Каплан: «Холодная война на самом деле окончилась в 1980-е годы, еще до падения Берлинской стены, с возрождения термина „Центральная Европа“»[5]. Реанимация данного понятия в 1980–1990-е гг. была еще одним ударом по соцлагерю. Переход Венгрии, Польши, Чехословакии и ГДР в разряд стран Центральной Европы ознаменовал сначала метафизическое, а потом и фактическое дистанцирование от Москвы. Неслучайно после подписания Дейтонских соглашений Т. Гартон Эш дал этому термину идеологически выверенное определение: «Центральная Европа есть политико-культурная противоположность „Советскому Востоку“»[6]. Ему вторил Т. Джадт: «Центральная Европа превратилась в идеализированную Европу нашей культурной ностальгии… Но если спуститься обратно на землю, Центральная Европа останется весьма смутным (политическим) проектом»[7].

От себя добавим: «Центральная Европа» стала проектом возвращения в XIX век – время обособления от России, как бы она ни называлась. Не случайно большинство сторонников этого термина воспринимали его как символ «возвращения домой» из «неволи» соцлагеря. Лишь немногие не соглашались с такой постановкой вопроса. Например, главный редактор чешского еженедельника Respekt М. Симечка в споре с известным русофобом М. Кундерой напомнил ему, что «не Россия возвестила начало центральноевропейской традиции, а Гитлер»[8]. Но призыв Симечки тогда не был услышан, в текущей реальности об этом не приходится даже мечтать.

Если заглянуть чуть глубже, то следует вспомнить книгу Л. Вульфа «Изобретая Восточную Европу». В частности, в ней убедительно доказано, что «две Европы, Восточная и Западная, были изобретены сознанием XVIII века одновременно, как две смежные, противоположные и взаимодополняющие концепции, непредставимые друг без друга»[9]. Действительно, «шедшее в течение XVIII – начале XIXв. изменение системы миропорядка, превращение России в субъект международных отношений, дали Западу импульс для изучения (Юго)Восточной Европы, что в свою очередь „открыло“ Балканы европейскому миру. Именно с начала XIXв. регион, став зоной переплетения интересов великих держав, оказался плотно вписан в европейскую политику, что в итоге оказало решающее влияние на судьбу современных Балкан, особенно народов бывшей Югославии»[10]. В этом смысле трудно не согласиться с тезисом К. В. Никифорова: «…при замене одной политической системы международных отношений на другую важнейшую роль играли именно Балканы и, в частности, Сербия»[11]. Особая роль региона в раскладе мировых карт дает основания, несколько перефразировав С. Коэна, который назвал Центральную Европу «пустой географической оболочкой без геополитической сущности»[12], определить понятие «Западные Балканы» как географическую оболочку геополитической сущности.

Мотивы появления понятия «Западные Балканы» в общественном и научном дискурсе, в СМИ и официальных документах, так же как и в случае возникновения термина «Центральная Европа», чисто политические – объединительные и изоляционистские (от России).

Кровавый развод югославских республик, ожививший в европейском сознании коннотации времен Первой мировой войны и актуализировавший слова О. фон Бисмарка о «пороховом погребе» Европы, сначала обратил внимание политиков на термин «Юго-Восточная Европа». Новое название «кипящего котла саморазрушительных этнических страстей»[13] было призвано заменить отягощенное аллюзиями понятие «Балканы». Неслучайно региональные инициативы ЕС начиная с 1995г. обязательно имели определение «Юго-Восточная Европа»[14], куда на тот момент относились Албания, Босния и Герцеговина (БиГ), Болгария, Хорватия, Бывшая югославская республика Македония (БЮРМ), Молдавия, Союзная республика Югославия (СРЮ) и Румыния. Показательно, что изменения коснулись даже интернет-изданий. Например, веб-газета Balkan Times в 2003 г. была переименована в Southeast European Times (прекратила существование в 2015 г.).

Политический неологизм «Западные Балканы» стал появляться в западных СМИ с момента активизации югославского кризиса и обозначал бывшие югославские республики без Словении, а также Албанию. По мере расширения ЕС и распространения его интереса на еще неосвоенные территории, термин стал использоваться Брюсселем для обозначения Балканского региона, который включает страны, не являющиеся членами Союза. Объединительные мотивы были стандартными – включение в экономическую, финансовую и политическую систему ЕС. Но для этого потенциальным членам нужно было поработать над собой, достичь нужных показателей в развитии демократии, победить коррупцию, сделать национальную экономику прозрачной для наблюдателей извне и т. п.

Пожалуй, впервые в официальном документе неологизм прозвучал в ноябре 2000г., когда на саммите ЕС в Загребе был запущен специальный механизм поддержки региона – «Процесс стабилизации и ассоциации для Западных Балкан». Провозглашение в 2008г. «независимости» Республики Косово и стремительное ее признание большинством стран ЕС[15], а также вступление в июле 2013г. в ЕС Хорватии окончательно определили для Брюсселя список западнобалканских столиц – Белград, Сараево, Скопье, Подгорица, Приштина и Тирана. «Незавершенный политический транзит (на пороге ЕС)»[16] стал формальным объединителем этой группы.

Однако единства мнений по поводу понятия нет даже на Западе. Термин подвергается критике за его геополитическое, а не географическое или историческое содержание. Например, хорватские ученые крайне критически относились к включению Хорватии в широкий географический, социально-политический и исторический контекст Балкан, а неологизм «Западные Балканы» вообще воспринимался как унижение страны[17]. По мнению критиков, термин имеет два разных значения: «…географическое, в конечном счете неопределенное, и культурное, крайне негативное, а в последнее время сильно мотивированное современным политическим контекстом»[18]. В 2018г., уже спустя пять лет после вступления Хорватии в ЕС, президент республики с 2015 по 2020г. Колинда Грабар-Китарович даже заявила, что следует избегать использования термина «Западные Балканы», поскольку он подразумевает не только географическую область, но и негативные коннотации. Вместо этого она предложила вернуться к понятию «Юго-Восточная Европа», поскольку Балканы – это часть Европы[19].

В дискуссию в начале 2000-х гг. включился известный словенский философ С. Жижек. Размышляя о парадоксах, касающихся Балкан, он, в частности, отмечал двусмысленность, зыбкость и призрачность географического определения этого региона. Похоже, писал ученый, «мы не в состоянии ответить на вопрос: где, собственно, проходит балканская граница? Балканы всегда начинаются где-то в другом месте, где-то дальше, там, на юго-востоке… Для сербов граница эта пролегает в Косово или в Боснии, где они стоят на защите христианской цивилизации от того, кто представляется Европе Другим; для хорватов – в православной, деспотичной, византийской Сербии, от которой Хорватия охраняет западные демократические ценности; для словенцев – в Хорватии, ведь, на наш взгляд, мы (словенцы.– Авт.)– это последний оплот мирной Центральной Европы; для многих итальянцев и австрийцев граница эта – в Словении, на западном форпосте славянских орд; для отдельных немцев склонные к коррупции и лени австрийцы все же подпорчены историческими связями со славянским миром: для многих северных немцев от балканской скверны не свободна и Бавария с ее провинциальным католическим привкусом; некоторые заносчивые французы ассоциируют Германию с чуждой французской изысканности восточно-балканской брутальностью: и здесь мы приходим к последнему звену этой цепи – к консервативным британским противникам Европейского союза, для которых, по крайней мере опосредованно, вся континентальная Европа сегодня ведет себя подобно новой Балкано-Турецкой империи с новым Стамбулом в Брюсселе, этим деспотичным, зажравшимся центром, угрожающим британской свободе и независимости…»