– Нет. – Он провел пальцем по цифрам на отчете. – Двухсот двадцать три миллиона триста пятнадцать тысяч. Автопарк с лотусами, мерседесами, даже бугати…
– Я знаю, что я продал! – Кулак врезался в стол, и стекло бокала задрожало. – Я думал ты хоть раз улыбнешься!
– Что ты хочешь? – Глаза отца сузились, как лезвие ножа.
Он встал, словно рос в размерах, – громадный, как гора. Таким я видел его только в редкие моменты, когда он гневался.
– Папа, почему ты такой холодны? – Слова вырвались, как рвота. – Почему ты не можешь просто сказать “хорошая работа”? Ты даже не приходил на мой день рождения, кроме восемнадцатилетия, когда подарил эту… эту клетку!
– Ты голодал? – Его рука сжала перо. – Ты ел бриоши, пока другие дети жрали хлеб. Ты бездомным был? У тебя есть дом, машины, деньги. – Он отвернулся, как будто я стал прозрачен.
– Забирай всё это! – Я швырнул документы на пол. – Дай мне то, что я заслуживаю! Даже каплю твоей любви!
– Любовь… – Он взглянул в окно, где застыл солнечный свет. – Это не моя валюта.
Мой палец впился в стекло бокала. Оно треснуло, как лед под ботинком. – Тогда зачем я вообще…
– Уходи. – Его голос звучал тише.
– Сука… – прошептал я, смотря, как он снова погрузился в отчеты, будто я уже не существовал.
Бокал треснул в моей руке, осколки впились в кожу, как рыболовные крючки. Кровь хлынула, заливая документы, превращая их в мокрые пятна. Но я не чувствовал боли. Только пустоту, которая росла, как черная дыра. Отец даже не вздрогнул. Его лицо – пустая маска. Как будто я не сын, а эпизод в новостях, который можно переключить.
– Евгения, принесите бинт. – Его голос прозвучал сквозь зубы.
– Я зде… – Её крик оборвался на полуслове. – Господи, дайте сюда! – Евгения рванулась вперёд, смахнув с лица волосы. – Вы же умрёте!
К её чести, она быстро взяла себя в руки. Пальцы сжались на моей ране, но я не чувствовал боли. Только холод, словно моя кровь стала чужой. Смотрел на отца: он всё так же сидел в кресле, погружённый в бумаги.
– Не болит? – Она закончила перевязку и встретилась со мной взглядом. Глаза расширились, но страх сменился решимостью.
– Спасибо. – Я кивнул, сделав шаг к выходу. Но дверной косяк вдруг стал невидимой цепью.
– Ты остаёшься?
– Когда-нибудь меня полюбят… Ты меня полюбишь. – Кинул я не оборачиваясь, выходя из кабинета. – Когда-нибудь ты скажешь, что гордишься мной.
Но ответом было лишь шуршание бумаг. Каждый раз – одно и то же. В четыре, в десять, в двадцать семь…
– Возможно, когда меня не станет. – Его слова повисли, как нож в спине.
– Сука-а-а! – вырвалось, едва я плюхнулся на водительское сиденье. Руль дрожал под ладонями, будто я всё ещё пытался его сломать. Всю жизнь, блядь, пахал как лошадь! Каждый день – зубами, ногтями, кровью! А ему всё мало! Что ему ещё надо-то, а?
Я орал, пока голос не сорвался на хрип. Приборная панель молчала, отражая моё лицо в стекле спидометра – искажённое, как маска, которую я ненавидел. Пару раз ударил по рулю – металл гудел, будто смеялся. Плевать. Деньги – не проблема. Их у меня гораздо больше, чем у большинства людей, только толку, если они не делают то, что нужно мне?
Сейчас передо мной стояли три вопроса, как три гвоздя в крышке гроба:
“Что делать дальше?”
”Как мне впечатлить его?”
“Как завоевать внимание?”
Но в голову ничего толкового не приходило. Нет, правда, я уже сделал всё, что только можно. Купил ему акции, подмазал чиновников, даже подарил ретро-”Волгу” из его юности. А он… он даже не сел в неё. Как же бесит, что деньги не могут дать всего!
