Запас прочности - страница 22

Старшина довольно усмехнулся. Тут вмешалась женщина.

– Да брось ты, Ваня, начальство изображать. Вместе работать будем.

Она неожиданно легко встала, подошла к Димке, сказала:

– Меня зовут Мария Сергеевна. А старшину, – кивнула в сторону сердитого мужика, – старшина Суслин. Если захочет, пусть имя свое сам называет. А ты не смущайся. Тебя как зовут?

Она протянула ему удивительно маленькую, аккуратную ладошку. Поляков осторожно пожал ее и сказал:

– Дмитрий. Можно просто Дима.

Мария Сергеевна ободряюще улыбнулась, взяла его за руку и подвела к одному из пустых столов. Кивнула:

– Вот твое рабочее место. Садись. Начальника продслужбы сейчас нет, он позже подойдет, тогда и познакомитесь. А пока осваивайся.

Вмешался старшина:

– Ну, будем работать или не будем, мы еще посмотрим. Давай-ка проверим, как этот писарь пишет. – И к Полякову: – Бери бумагу, пиши. Я диктовать буду.

Взял из шкафа какую-то книгу и начал диктовать. Довольно быстро. Дима еле успевал за ним писать, но делал это молча, не поднимая глаз. Исписал примерно полстраницы. Суслин, не говоря ни слова, подошел, забрал листок и, сев за свой стол, начал читать. Глаза его расширились, он бегал ими то по тексту, то по лицу Димы. Потом замер, долго смотрел на потолок, затем удивленно спросил:

– Маш, так говоришь, сам Буденный прислал нам это чудо?

– Ну да, сам.

Суслин покачал головой и выскочил из кабинета. Но скоро возвратился, кивнул Диме:

– Пошли.

И повел его к Саленко. Зашли. Иван Иванович сидел за столом, рассматривая Димин диктант. Махнул рукой Суслину:

– Иди. Надо будет – вызову.

И Полякову:

– Садись.

Саленко покачал головой, кивнул на Димкину писанину. Сказал:

– Ну ты, брат, даешь. Где ж ты так писать выучился? – Протянул ему исписанный листок. – Сам-то прочесть можешь?

Дима глянул на свои каракули, пожал плечами:

– У нас в семье, кто грамотный, все так пишут. Батя, бывало, напишет чего, а потом меня просит, прочти, мол, я сам своего почерка не разберу. Ну и я так же. А у брата моего старшего, Жорки, еще похлеще будет – вообще ничего не понять. Так что…

– Так что, – перебил его Саленко, – не бывать тебе писарем. Писарей с таким почерком не бывает. Да и с грамотешкой у тебя беда. Десять строчек написал, пять ошибок сделал. Что скажешь, Поляков? Даешь ты, парень. – Снова покачал головой. Посмотрел на него задумчиво. Сказал, как будто про себя: – Да, это я маху дал. Не проверил. – Поднял глаза. Продолжил: – А как же ты работал? На заводе какие-то документы тоже надо было писать?

Дмитрий не смутился:

– На заводе-то проще было. Там и делопроизводители, и машинистки. Им скажу, чего надо, они и пишут. А то машинистке диктую, она на машинке как из пулемета строчит. Грамотная. – Пожал плечами. – Так что с этим проблем не было. Да и вам я, кажись, говорил, что писанина всякая – это не по мне. Я живую работу люблю, я …

Саленко не дал ему закончить, перебил:

– «Я, я…», «кажись», «надысь»… Помолчи! – Почесал затылок. – Вот что теперь с тобой делать? И в писаря ты не годишься, и отпускать жалко…

Так Дима оказался кладовщиком продовольственного склада полка. Дело было не просто знакомое, но и мелковатое для него. Порядок Дима навел быстро, а вот отношения с начальником старшиной Уховым не заладились – жуликоват был завскладом, вороват. Много украсть не мог, да и боялся, но по мелочи… Нес все, что не так лежало. А чтобы нести проще было, учет товаров велся так небрежно и безграмотно, что в нем, как говорится, черт ногу сломит. Дима переживал. Что он мог сделать? Он же пока никто. Солдат-первогодок. Салага. Недоумевал. Как же так: проверки-то бывают? А может, завскладом в сговоре с начальником? Тогда его же, Димку, если кому что скажет, виноватым и сделают. Из писарей погнали, погонят и со склада. Пожаловаться Саленко совесть не позволяла. Дворовые понятия чести и бесчестья накрепко засели в его голове. Доносить, стучать, что называется, стать сексотом – пусть лучше язык отрежут. Никогда! Мучился он, мучился и решил действовать по-своему: завел такой учет – каждый грамм любого продукта на счету. Стащит Ухов полкило масла, а Димка на следующий день перевесит и к завскладом с перепуганной физиономией, как будто мир рушится: