Записка на чеке. Газетно-сетевой сериал-расследование - страница 3

Теперь треснутая пиала Большаковых стоит в кухонном шкафчике за какими-то банками, чтобы окончательно не доконать. А мы пьём чай из целых пиал, помнящих ещё Фергану. Как они только их оттуда вывезли, не разгрохав?! Они уезжали в Россию уже при Костине – был такой перекати-поле одно время редактором достославной «Ферганки», которую прежде любили и уважали все, а не только русские читатели – у неё и тираж потому был самый большой среди «областнух». А этот партийный засланец откуда-то из Воронежа, толком не разбираясь в тонкостях межнациональных отношений в Ферганской долине – естественно, очень запутанных, в период смуты в Кергули, когда в 89-м случились кровавые столкновения с турками-месхетинцами, повёл себя дуболомно, чем навлёк на редакцию гнев националистов. Большаковы рассказывали, что дело дошло до того, что «Ферганку» на долгие месяцы взяли в защитное кольцо военные…

Видя, что с таким редактором можно запросто загреметь под фанфары, Андрей с Леной, тоже, как и я, коренные туркестанцы, уехали в Ленинград, к родственникам – переждать смуту. Но обстановка вокруг редакции не улучшалась, а горкома комсомола попросту после чудного «мустакиллика» не стало, и они застряли в Питере накрепко. В их квартире в Фергане, которую им дали после женитьбы в ведомственном доме напротив редакции, у «Нурхона», жил всё это время брат Андрея, и потому там всё их имущество сохранилось. Уже после бегства Костина из Ферганы они съездили домой и несколькими контейнерами вывезли вещи, а квартиру оставили брату. А в Питере родные помогли им, ставшим к тому времени «челноками» и кое-что подзаработавшим на финском, польском и турецком барахле, купить затрапезную квартирёшку в Купчине. Там они и укоренились. Там и сын их родился по имени Коля – долгожданный, когда оба родителя уже и отчаялись обрести потомство. Там же, когда в 5-м году в Питере объявился и я, они рассказали мне о смерти Валеры Антипина – от сердечной, кажется, недостаточности.

– Ну, излагай, – присловьем моего незабвенного учителя Льва Савельева, которого мы с Андреем оба любили – да что там, его обожала вся творческая Фергана, поднял глаза тот от исходящей ароматным паром пиалы.

– Дело весьма щекотливого свойства…

Большаковы поставили разом пиалы, обозначая внимательную серьёзность. Лена даже застегнула верхнюю пуговицу платья-халата, до которой, за котлетами, так и не добралась. Котлеты, кстати, по её рецепту, уже томились после жарки в кастрюле, обмотанные пуховым платком.

Я встал и повернулся к ним спиной.

– Ну и? – спросил Андрей.

Я слегка наклонился. Ребята загоготали.

– И где это тебя угораздило? – спросила, прикрывая рот ладошкой, Лена.

– Да если бы дома, то ладно: переоделся б – и все дела. А то ж в вашей «Пятёрочке», когда едучи к вам забежал вот за этим, – я достал из пакета, который не выпускал из рук, бутылку 5-летнего грузинского коньяка «Галавани» и поставил на стол. – Там был и 8-летний, но уж больно дорогой – не для нас, пенсиков. А этот они, черти, выставили на второй полке снизу, поскольку нынче приличная скидка, чтобы в глаза лезли всякие дороженные «Метаксы» да «Хеннеси» с «Мартелем» – маркетинг у них такой, долбаный. Я нагнулся цену прочитать – и тут треск.

– Ну, хорошо, Лена зашьёт.., – Андрей осёкся и посмотрел на жену. Та кивнула. – Лена зашьёт, – сказал он теперь совершенно уверенно. – Но я-то тебе зачем? Смотрел бы себе футбол…