И я свернула прямо к птичнику, представлявшему жалкое зрелище. Раньше, говорят, там жили жирные и холеные павлины, экзотические попугаи куда больше и ярче нашего Жорика, а сейчас строение ждет своего часа и грустно взирает на мир пустыми глазницами окон. Вокруг птичника валяется много пакетов со строительным мусором, раскисшим от дождя. Поваленные деревья и пустые банки из-под краски делали место еще более несчастным и я, скрепя сердце, решила оттащить несколько мешков к баку строительных отходов на обратном пути. За чередой качающихся деревьев, сыплющих на землю остатки кадмиево-желтой листвы, наконец показалась лужайка, где когда-то стоял воздушный театр. Здесь одиннадцатилетняя Параша Ковалева впервые вышла на сцену перед публикой. Именно здесь впервые Николай увидел ее и навеки влюбился в ее голос. Интересно, через сколько лет он понял, что любит в актрисе не только голос, но и душу, и сердце, и тело? Я обошла лужайку кругом. Ничего не указывало, что несколько столетий назад здесь располагалась сцена. А напротив нее должно быть амфитеатром поднимались скамейки, где на мягких подушечках восседали аристократы разного уровня культуры и достатка. Я встала на центр поляны снова задумалась о возможном месте расположения сияния Жемчуговой. Может быть, речь идет об еще одной комнате во Дворце? Или указания на это все же есть в дневнике графа, который скрупулезно изучает Алевтина Павловна?
Я грустно вздохнула и уже собралась уходить, но увидела две фигуры, двигающиеся в сторону птичника. Я, стараясь создавать как можно меньше шума, пошла за ними, скрываясь за деревьями. Видно, в душе, я все же загорелась идеей устроить настоящее расследование, где мне отведена роль детектива. У самого строения, я притаилась за упавшим деревом и обратилась в слух.
Это была Агата Борисовна, одетая в черный плащ, казавшийся ей чересчур большим, и Фил, мерзнущей в легкой коричневой рубашке, не подходящей к промозглой октябрьской погоде. Агата Борисовна закурила, а он, как провинившейся школьник встал рядом и потупил глаза в землю.
– Ты же понимаешь. Если хоть что-то с этими кражами выплывет наружу, если только эта неугомонная старуха откроет рот, все твои делишки, на которые я старательно закрыла глаза, окажутся на виду. И выползет все, что связано с тендером и нашими отношениями. Думаешь, никто не задастся вопросом как это неизвестный парень, занимающийся росписями гаражей и разваливающихся хибар, внезапно обошел всех опытных реставраторов и получил такой грандиозный заказ.
– Агаш, но работа-то почти сделана. Неделька, другая и все. Я закончу проект, деньги получу полностью, и мы…
– Нет никаких нас, понял?! Мы с тобой не знакомы. Ты просто прощелыга, а я просто директор музейного комплекса. И да, я не хочу, чтобы ты даже появлялся здесь в ближайшее время, ты понял меня? Возьми больничный, скажем, сломай ногу.
– Агаш. – он попытался взять женщину за руку, но та вырвалась и отвернулась.
– И не пиши мне. Не звони. И, если что, я сама к тебе приеду, – ее голос едва заметно потеплел.
Мужчина так и стоял на месте, не зная куда себя деть. В длинных пушистых волосах, забранных на затылки, оседали мелки крапинки начавшегося дождя, а глаза, будто бы переполненное нежностью, неожиданно погасли. Видимо, не только мне стало жалко художника, потому что директриса, не дождавшись от Фила хоть как-то действия, сама повернулась к нему.
