Записки новообращенного. Мысли 1996—2002 гг. - страница 47

…Церковь – это не выдумка и не блажь, она реальнее всякой черноты, даже самой страшной.

…Где же она, правда жизни? Любовь – это труд, это тайна, это религия и мистика. Не всё приходит сразу. А тьма никогда не бывает правдой.

В Царстве Божьем конфликтов нет, там всё рассасывается. Все эти истории к нам ещё вернутся, но уже совсем по-новому.

Царство Божье начинается здесь. И если здесь оно не начнётся, то и потом оно не продолжится.

…Да, «мы». Я познал, что это такое. На одной из своих лекций Микушевич сказал, что человеческое подобие Троицы заключено в мужчине и женщине как целостности. То есть есть один, другой и объединение одного и другого, благодатное объединение, в котором присутствует Сам Бог, соединяющий любящих. Он и есть их любовь друг к другу. И эта любовь делает их одним существом, когда один – продолжение другого, когда полная гармония и полнота. Я всегда ощущал в себе внутреннюю полноту, но я никогда даже не подозревал, что воплощаясь в действительности, выходя вовне, она примет образ Алеси. И это не конец. Полнота всеохватна. Грядут самые немыслимые продолжения. Но новое единство не перечёркивает двух личностей, оно ведь возникло и могло возникнуть только с их санкции, с их свободного согласия и волеизъявления. И эти личности любят друг друга и третье лицо – своё единство, а единство любит и нуждается в каждом из них. Если одна из личностей подавляется, то и единство будет ущербным. Здесь и раскрывается подобие человека Триипостасному Творцу, во всей своей полноте и гармонии, или, скорее, в начатке своей полноты и гармонии, ибо благодать Божия, чудесная сила иных миров, необъяснимая, иррационально радостная, неотмирная сила Царства Божия, она покрывает и преодолевает искажённость человеческой природы, греховную его немощь, проявляющуюся в ссорах, непонимании, обидах. Всё это может быть преодолено.

О Господи, я слаб. Так прости же мне мою мерзость. Я совсем не могу без тебя. Не оставляй меня, Творче. Защити меня.

Я могу бесконечно говорить о себе и думать о себе, я себе чрезвычайно интересен, во мне есть страшно глубокая тайна, но говоря о себе, я чувствую, что меня затягивает в какое-то липкое, душное и грязное болото, в котором нет ни любви, ни добра, и где мне грозит гордыня и самолюбование – предательство Бога.

Если меня начинают жалеть, значит, меня не видят, ибо я знаю, что Я не заслуживаю жалости, но – сострадания.

Сегодня побежал от истязаний души моей в церковь, к отцу Виктору. Там я опять боялся и робел, и умалялся, и чувствовал полную свою ничтожность и непотребность. И понял я, что недостоин, недостоин ничего вообще.

Господь всегда спускается в душу чудесным и естественным образом.

Мне трудно сказать, чем отличается одна женщина от другой. Потому что в отношении к мужчине всякая женщина – это всё-таки сосуд и материал, каковы бы ни были её поверхностные личностные качества. Бывает, как писал Владимир Соловьёв, «непригодный материал». На одного и того же мужчину все женщины, каждая женщина, соприкоснувшаяся с ним в глубине, реагирует одинаково, одновременно меняясь. У неё изнутри как бы кто-то откликается ему и на него. Разница в степени, в силе отклика. Кто-то не может даже соприкоснуться с тобой и остаётся вовне. Алеся оказалась абсолютно отзывчивой на меня. Она отзывалась на все мои движения, на всё моё существо. Она переродилась совершенно, заново родилась. Повторился миф о Пигмалионе. Я извлёк её из небытия, придал ей черты своей половины и силой Божьей, данной мне для этого, её оживил. А она была совершенным «материалом». Она терпела даже то, что никакая другая женщина бы не вытерпела.