Записки о виденном и слышанном - страница 68

, рококо, барокко и др. Вовсе не верно, что он убог и беден, как говорят многие; он только не так ярок, как прежние стили, но это объясняется, может быть, тем, что он является продуктом не единоличного, а обширного коллективного творчества. Над какими-нибудь египетскими пирамидами, например, работал один маленький сравнительно, сконцентрировавший все свои силы на себе одном народ; над модерном же работает все человечество; он покрыл собой весь мир. Это объясняется широко развившимся общением и диффузией жизней всех народов, так что все мы, дети одной расы, переживаем в данный момент приблизительно одно и то же и нет между нами такой резкой яркости, такой самобытности мысли, которая внесла бы что-нибудь оригинальное в этот процесс работы; постоянное трение друг об друга сделало нас гладкими, одноформенными.

Таким образом, архитектура завершила и отразила уже эту эпоху.

(Так мы с ним решили вчера, но теперь я думаю, что ее дело еще не закончено, что все это тоже еще только период подготовительный и завершенным он может быть только в произведении единоличного творчества. Еще должен появиться волшебный строитель, который увековечит стиль модерн в каком-нибудь памятнике, как Кельнский собор, византийская София, испанская Альгамбра. Все равно, конечно, в какой части света он появится, но без него архитектурная эпоха не может считаться оконченной и завершенной.)

Теперь дело за живописью. Декадентство сделало свое дело: оно произвело встряску по всем членам искусства и внесло повсюду струю свежего воздуха. Но, конечно, оно только встряска, только подготовительная работа, которая теперь может считаться оконченной. В живописи декадентство дало217 новые краски, теперь наше дело дать новую композицию, собрать все, что ими сделано для выработки новой линии, нового изгиба; на основании их мы и должны дать новые законы компоновки. Красочные пятна декадентства отчасти уже использованы Савиновым, Бродским и пр.; осталось добиваться соответствующей духу этой эпохи композиции, тогда и живопись завершит свой период. А это брожение несомненно идет у нас. Все академисты теперь только и говорят о композиции, о необходимости все внимание обратить на нее. Мы сейчас вовсе не стоим, мы собираемся с силами, чтобы произвести своего Леонардо-да-Винчи или Рафаэля, и он, конечно, придет.

Таковы результаты, к каким мы с Тото пришли в конце нашего разговора.

Все это я ему в разное время говорила и раньше и постоянно настаивала на том, что нельзя так узко замыкаться в свою специальность, что непременно нужно оглядываться на всю жизнь вокруг, по мере возможности читать и не довольствоваться одним только удачным воспроизведением красочного пятна или части формы.

Теперь он все это воспринял, наконец, и переработал, конечно, по-своему, как и каждый из нас.

С тех пор как Тото поселился у мамы и мы стали чаще с ним видеться, он особенно шагнул в этом направлении, т. к. я часто приходила к ним с книгой и, читая, таким образом, вместе, мы постоянно говорили о прочитанном, так что мысль Тото поневоле немного расшевелилась и даже дала блестящие, на мой взгляд, результаты.

Несчастие его эта бесхарактерность! Им можно вертеть в какую угодно сторону.

Когда 3 года назад мама с ним переехала в Петербург и мы жили вместе – Тото был тогда как-то серьезнее и серьезнее относился к задачам искусства. Но после того, как я от них уехала и он попал в беспутную компанию учеников и учениц школы Гольдблата, а затем еще в веселую компанию маминых курсисток – он сразу ушел из-под моего влияния и стал смеяться над всем, что я ему говорила.