Записки врача. С серьёзными основами акупунктуры и вступлением к гомеопатии - страница 2

В общем, я засел за учебники. Настали решающие дни экзаменов. Я сдал все экзамены и… недобрал баллов. Конфуз, однако. Представьте себе выражение лица моей мамы, слёзы в глазах и её слова «Я же говорила…» Валерьянка, корвалол…

Однако я не сдавался, и уверенность, что я обязательно поступлю в мединститут, меня не покидала. Я знал о существовании подготовительного отделения и отправился в его деканат. Иннокентий Родионович оказался человеком доброжелательным. Выслушав мою историю, он предложил мне на выбор: либо поступать на подготовительное отделение и через год вновь испытать судьбу, либо поступить лаборантом на кафедру нормальной физиологии человека и, отработав там два года, поварившись во внутренней кухне кафедры, получив лучшее представление о физиологии и основательно подготовившись, уже наверняка поступить на стоматологический факультет мединститута. «На стоматологический? – переспросил я. – Нет, я буду поступать только на лечебный». – «Ну ладно, посмотрим. Может, ещё передумаете. Вот я, например, закончил стоматологический, прошёл курсы по общей хирургии, отработал несколько лет на периферии и вот теперь преподаю на кафедре нормальной физиологии», – сказал декан. «Нет, только на лечебный», – повторил я, удивляясь собственной наглости. По поводу же предложения Иннокентия Родионовича я подумал, что поработать лаборантом на кафедре нормальной физиологии действительно хороший вариант, и я согласился.

Кафедра нормальной физиологии человека располагалась на втором этаже одного из зданий мединститута. Там-то я и стал трудиться в качестве лаборанта. А этажом ниже располагалась кафедра топографической анатомии и оперативной хирургии, где в той же должности трудился Коля Кузнецов, с которым мы вскоре познакомились и подружились. То был худощавый юноша, рыжеватый блондин, у которого и волоски на руках были рыжеватые, что вполне естественно; энергичный, со светло-серыми глазами, в которых светилась безумная целеустремлённость. Он хотел стать хирургом и никем другим. Потому не покладая рук занимался на своей кафедре изготовлением препаратов из органов и костей трупов и от него вечно исходил запах формалина, в котором трупы и приготовленные Колей препараты и содержались для пущей их сохранности. И заниматься этим делом ему предстояло ещё год. После чего он, так же как и я, рассчитывал поступить на лечебный факультет.

И пока Коля работал над препаратами из останков человеческих тел, я трудился над обеспечением лабораторных работ студентов, посещавших кафедру. Мне приходилось иметь дело с братьями нашими меньшими: лягушками, мышами, крысами. Увы, сейчас я вспоминаю с большим сожалением о тех бедных зверушках, которых я умертвил ради того, чтобы изготовить препараты сердца, которое вырезалось и подвешивалось на канюле. Через него пропускался физраствор, и оно начинало сокращаться, а самописец, прикреплённый к нему, записывал на закопчённом вращающемся барабане кривые, отвечающие фазам сокращения сердца. При добавлении к физраствору различных компонентов можно было добиваться снижения или увеличения амплитуды самописца, ускорения или замедления ритма сердечных сокращений. Конечно же, кроме работы с сердцем и мышцами лягушек были работы с физиологией крови, которую студенты брали друг у друга из пальца с помощью скарификатора и определяли группы крови, скорость оседания эритроцитов и пр. Под микроскопом определяли виды форменных элементов крови. Занимались капилляроскопией, рассматривая под микроскопом кожицу у корня ногтя. Изучали рефлексы ЦНС, остроту зрения, слуха. Отдельно изучали работу эндокринной системы и т. д. И для всего этого нужно было в зависимости от темы подготовить соответствующие инструменты и препараты: пробирки, закопчённый барабан с самописцем, микроскопы и предметные стёкла, чашки Петри, неврологические молоточки, сфигмоманометры для определения артериального давления, кардиограф для записи сердечных сокращений, таблицы для определения остроты зрения, различные химикаты и препараты и т. д. и т. п.