– У нас в коммуне не выкают, – заметил Гриша, и вдруг его озарило. – Ах, мартышки, это они комедию ломают, чтобы выпить с тобой на брудершафт. Не соглашайся, Петя.
– Ну что ты, Гриша! Что о нас Петя подумает, – захихикала темненькая остроносая Маня. – Петя, не ходите за стаканом, я уже достала.
Фиона и Гриша переглянулись: кажется, впервые медички показывали «изыски воспитания».
– Это они впечатление хотят произвести, -шепнул на ухо Фионе вечный студент, а она передернула плечами и бросила в сторону:
– Еще бы, такой кавалер.
– Самовар готов, – сообщила хозяйка. – Садитесь за стол.
– Не слушай их, Петя. Твой факультет недалеко. Это девчонки каждое утро добираются до Петроградской. Хочешь, я завтра тебя отведу туда? – спросил Гриша. – А подумаю, может, и сам туда устроюсь.
Девчата дружно засмеялись, а Фиона закурила.
– Ну уж и специальность – путеец, – фыркнула она, выражая презрение таким образом.
– Нормальная специальность, – возразил Петр. – Вон в Сибирь железку проложили, а ее кто-то должен обслуживать. Нет, работы хватит, да и жалованье у путейцев немалое.
Фиона картинно выгнула шею, словно изображала лебедя, и поправила спадавшую шаль.
– Вы все в жизни привыкли мерить деньгами, а как же искусство? Эмоции? Душевные порывы? Вам, простым людям это неведомо – вы только копите – на старость, на мебель, на приданое дочерям, на покупку дома или коровы. Как это скучно!
Она произнесла это сценическим тоном, и Петр понял, что это игра.
Медички, кажется, так не считали.
– Кто бы рассуждал про порывы, да только не Вы, Фекла Архиповна, – ядовито заметила Таня. – Или как Вы там по паспорту?
– Тоже мне, бескорыстная какая! – возмутилась Маня. – На сцене дурака валять – это просто. Попробовала бы утром учиться, а вечером – дежурить в больнице.
Девушки переглянулись и, перебивая друг дружку, начали припоминать все прегрешения Фионы.
Гриша отмалчивался, а Петр подумал, что не так уж дружно живут обитатели этой квартиры.
– Гриша, может, ты нам почитаешь свои стихи? – предложил Петр. – У нас в гимназии был прекрасный словесник, он занимался с нами дополнительно и привил вкус к хорошей поэзии.
Гриша, словно ожидал приглашения, он вылез из-за стола на середину комнаты и стал декламировать пронзительным голосом:
«Течет неспешно Нил: весна, и вновь хамсины.
Несносная жара, хотя и не сезон.
В глаза летит песок, гнут подданные спины-
Вернулся в свой дворец всесильный фараон.»
Фиона вскочила с места и всплеснула руками. Казалось, она хотела обнять поэта, но ограничилась тем, что стала яростно трясти его за рукава.
– Какая прелесть, Гриня! – воскликнула она. – Это лучшее из написанного тобою. А продолжение есть?
Гриша скромно кивнул и продолжил:
– «На голове царя высокая корона:
Там в золоте блестят сапфир и бирюза.
Знак Бога на челе – изогнутый змееныш:
Рубин – его язык, а изумруд – глаза.
Нагрудник золотой, там надписи которых
С течением веков уж не поймет никто.
Синеет лазурит – неясные узоры,
Краснеет сердолик, как юной серны кровь»
Петя молча наблюдал за тем, как девушки курят словесный фимиам довольно посредственным строчкам, но в спор не вступал. Он уже хотел прочесть что-нибудь из школьного курса, как вдруг резко распахнулась дверь в комнату, где пировала наша компания. В проеме появилось новое лицо – высокий молодой человек оглядел всех с порога, не спеша войти внутрь.
– Коля пришел, – заметила Таня.
