– Я… я слушаю…
– А Васька слушает да ест. Ещё раз: Фомин. В стационар пока не переводим. Я поменял антибиотики. Смотрите за ним. Меня смущает температура тридцать девять.
Ирина кивнула и сделала пометку.
– Очень смущает…
– Поняла.
Назначенных Анатолием Евгеньевичем антибиотиков не оказалось ни в процедурном, ни на складе. Всё утро Ирина по выстроенному графику носилась с пациентами, одновременно пытаясь решить, что делать с Фоминым. Как мячик, она отлетала от одного кабинета к другому. Ближе к обеду уже в отчаянии она повысила голос на старшую медсестру, требуя указанный доктором препарат.
– Заказали, – рявкнула в ответ Людмила Яковлевна. – Раньше десяти дней не жди.
– И что делать?
– Старые колите.
– Но их отменили… У него температура тридцать девять!
– Ну давай теперь консилиум соберём по этому поводу. Иди к Горбачёву.
От Анатолия Евгеньевича Ирине тоже досталось.
– Ксаночка, я перезвоню, у нас тут снова полнейший Мозамбик, – закончив разговор с женой, он положил трубку и раздражённо посмотрел на Ирину. – В этой больнице будут когда-нибудь лекарства или нет?
Ирина поджала губы и обиженно дёрнула плечом: не она же занимается медицинским обеспечением, а всех собак спустили на неё.
– Не знаете? А кто знает? – Анатолий Евгеньевич покачал головой и принялся выписывать новый рецепт. – До чего дошёл прогресс! Скоро святой водой и подорожником будем лечить.
Разобравшись наконец с Фоминым, она отправилась на обед, на него у неё оставалось всего десять минут. Вся эта суматоха напомнила Ирине её работу в травматологии. Вот поэтому после колледжа она ушла из профессии: из-за постоянной неразберихи, ругани и дефицита медикаментов. Ирине приходилось за свои деньги покупать не только канцелярию, но и бинты. Бинты для травматологии! И всё это при мизерной зарплате и изматывающей работе на ногах.
– Девушка, подойдите сюда.
Незнакомый начальственный голос резанул слух – Ирина настороженно остановилась посреди коридора. В дверях палаты, за которую отвечала её напарница, стояла тучная женщина с желтоватой сединой в корнях волос. Посетительница бесцеремонно взяла Ирину за локоть и протолкнула в комнату.
– Что это? – грубо спросила она, указывая на сухонького старичка.
Ирина непонимающе оглядела его и постель – простыни перестелены, пациент в стабильном состоянии.
– Вы оглохли? Что это, я вас спрашиваю?
В груди Ирины вдруг вспыхнуло что-то злое и ядовитое.
– Пациент? – иронично предположила она.
– Вот это что такое? – женщина схватила руку старика и затрясла ею перед лицом Ирины.
– Наташенька… – слабо зашамкал пациент, глядя водянистыми бесцветными глазами на дочь. – Наташенька…
– Почему у него такие длинные ногти?
– Это естественный процесс. Я не могу его остановить.
– Подстригите.
– Э-э…Извините, но я не заканчивала курсы маникюра и педикюра.
– Наташенька…
– Вы в курсе, кто мой отец? – распалялась Наташенька, продолжая дёргать узловатую руку. – Он ветеран труда! Войну пережил! Я сейчас пойду к главврачу – и ты вылетишь отсюда, как пробка.
В одно мгновение разгоравшийся внутри Ирины огонь погас. С чувством глубоко разочарования она посмотрела в глаза этой женщины, так нелепо смакующей свою крохотную власть, затем развернулась и молча зашагала к двери. Ей было всё равно, напишет посетительница жалобу или нет, дойдёт ли до главврача. Но вот из головы никак не выходил этот старик. Его тонкие обессиленные руки так и стояли перед её глазами, а слабый голос, повторявший имя дочери, звучал в ушах. Ирина постаралась купировать в себе стыд и жалость, но не смогла. Перед тем, как уйти в комнату отдыха, она отыскала напарницу и поделилась случившимся.
