– Так пусть сначала отдаст долг...
– А кто сказал, что она должна отдавать долг? Да и кому? Колхозу? А даже если и должна, то почему именно так?
– Человек должен трудиться, Маша. Это правильно и почётно, – нахмурилась Новосёлова.
– Не спорю. Но почему он должен трудиться там, где не хочет?
– Он обязан хотеть.
– Ну а ему не хочется.
– Нет, хочется!
– Нет, не хочется, – твёрдо, но раздражённо сказала Иванова и чтобы чем-то себя отвлечь, поводила ложкой в борще.
– И ей дали плохую характеристику... – подкинула дров в огонь Ириша и наивно захлопала глазами.
– Ну и гады, – тихо произнесла Маша. – Человек всё равно не сможет проявить себя там, где ему плохо.
– Но в колхозе не плохо, – парировала Люда и с трудом проглотила последнюю ложку борща, от чего её лицо тошнотворно перекосило. – Просто нужно понимать, что ты делаешь полезное дело, на благо всех, тогда и желание появится. А она не понимает.
– А разве Тоня не принесла бы больше пользы, если бы пошла учиться, например, на врача? Сразу, после школы! И лечила бы твоих колхозников гораздо лучше, чем доила бы коров?
– У тебя в голове одна каша, – мягко, но всё же свысока ответила Новосёлова.
– А по-моему, не у меня.
Комсорг уже открыла рот, как повариха позвала получать второе неожиданно звонким и добродушным голосом, который никак не вязался с боевитой внешностью. Школьники вновь потянулись к раздаче, выстроив башню тарелок из-под первого.
Когда девочки вновь вернулись за стол, Маша расстроилась ещё больше. В серой тарелке лежала тушёная капуста с морковкой... Опять ненавистная капуста! Хорошо хоть не одна... Девочка откусила чёрный хлеб и разломила вилкой котлету.
– Тоня совершенно безответственный человек, – вдруг выдала мрачная Люда и в упор посмотрела на Иванову. – Она думает только о себе и совершенно не понимает, что благо всех зависит от каждого.
Маша решила промолчать и усиленно жевала котлету – так, на всякий случай, если язык решит сам заговорить.
Обед прошёл довольно быстро. Разомлевшие от сытости и жары школьники лениво поплелись на выход. Идти в поле никто не жаждал, и хотя ещё оставалось время на отдых, зелёная ширь из сорняков и кормовой свёклы настойчиво лезла в глаза.
– Валентина Михайловна, а можно на речку сходить? – громко попросила Ириша Сидорова, ожидая, что её поддержат другие.
– Вода ещё не прогрелась, – уклончиво ответила та.
– Ну Валентина Михайловна... Мы с ребятами уже на прошлой неделе ходили! Хорошая там вода!
Женщина колебалась. Множество горящих глаз взирало на неё с такой надеждой, что бедное сердце учительницы дрогнуло, она улыбнулась и согласно кивнула.
– Ур-р-ра! Идём на речку! – выкрикнули мальчишки из восьмого класса и гурьбой ломанулись по дороге.
– Только недолго! И подождите меня! Без меня никто в воду не заходит!
Неширокая речка Звонарёвка растеклась за невысоким холмом в стороне от колхозного поля. Она убегала вдаль за деревню, сужалась и терялась где-то на обочине леса. Её берега, местами густо поросшие рогозом, местами вытоптанные до жёлтой глины полого уходили в глубину. Кое-где росли бледные ивы с длинными изящными ветвями, кое-где застыла ярко-зеленая ряска, уходящая в осоку, а где-то круто обрывалась земля. Ребята кинулись к широкой полосе берега, как будто эта часть суши специально предназначалась для купаний, и резво поскидывали кто штаны, кто шорты, кто рубашки. Затем они гурьбой, с криками и хохотом, бросились в холодную речку. Девочки были поскромнее. Кто-то остался на берегу и смотрел на шалости хулиганов, кто-то устроился под ивой от палящего солнца, кто-то переоделся в заготовленный купальник и осторожно заходил во взбаламученную воду. Симпатичная фигуристая Ириша относилась к последним. Яркий купальник из оранжевых и жёлтых лоскутов красиво сидел на бледноватом теле. Толик Карпов, маленький юркий парнишка, сразу заприметил девушку, и хотя он беззаветно плескался с друзьями, не выпускал Сидорову из бокового зрения. Наконец он дождался и, когда та оказалась по колено в воде, с диким смехом облил её настоящей волной.
